День плиточника
Шрифт:
Сочинял длинные заковыристые отговорки, лишь бы помешать тебе увидеться с нею. То она, дескать, корью захворала, то в Лише уехала за теткой ухаживать. А ведь я прекрасно видел, как она в белом платьице в синий горошек ходит среди кустов малины, совсем близко, и временами наверняка слышит, что он мне впаривает. И уверяю тебя, его это ничуть не смущало. Наоборот, поганец удовольствие получал. Он из тех был, кто обожает помыкать другими.
— Надо было характер проявить.
— Конечно. Но весь ужас в том, что характер я проявить не мог. Пристрелить хотел эту сволочь, а характер проявить не мог. Никогда я не умел проявить характер,
Она просила, чтоб я увез ее оттуда. И я частенько об этом подумывал, да так и не собрался.
Позднее, когда этот черт Бромстен смекнул, что ничего со мной не поделает, да и с нею тоже, предложил он мне войти в дело компаньоном. На грузовых перевозках тогда большие деньги заколачивали, я ведь говорил уже, в строительстве был настоящий бум. Ну так вот, Бромстен купил еще один грузовик, и мы взялись за работу. А как дело наладилось, этот мерзавец вышвырнул меня за дверь и отнял всё. Жену, контору и прочее.
— Но как же так?
— Видишь ли, это чертовски долгая история. Сперва он настроил Элин против меня. Раздраконил меня в пух и прах, наболтал, что я, мол, крепко выпиваю. Само собой, я маленько выпивал, но кто, черт побери, не выпивает? Во всяком случае, дорожных аварий не было, иных неприятностей тоже. Отчего же не выпить-то маленько? А этот мерзавец отправился в комиссию по борьбе с пьянством, натравил на меня власти и добился-таки своего: у меня отобрали права.
— А Элин?
— Одному черту известно, какая муха ее укусила. Она привыкла идти у него на поводу. Делала, как отец велит, и все тут. Собственной воли у нее не было. Ну я и бросил ее. Все бросил, вообще.
— А после в Америку подался?
— Ага, в Америку. С выпивкой завязал. Представляешь? Вправду завязал. Проповедовал, с пятидесятниками якшался. В общем-то счастливое время, скажу я тебе. Хотя я, понятно, был вроде как сам не свой. Причем довольно-таки часто. Слышь, Торстен, ты мне вот что скажи: как по-твоему, есть на свете злодеи?
— Ну, это как посмотреть. Ежели взять Гитлера или Сталина…
— Да плевать я хотел и на Гитлера, и на Сталина. Они оба уж померли давно. Так есть или нет?
— Что «есть»?
— Сказал же — злодеи.
— Это как посмотреть.
— Ты уж мне поверь. Есть злодеи, есть. Небось думаешь, я зря прицепился к этому Бромстену, да? Дескать, с точки зрения Бромстена, все выглядит иначе? Клянусь, никакой Бромстеновой точки зрения вообще нету. Хотя, если тебе неохота говорить про Бромстена, можно и о другом потолковать. Злодеи на свете не редкость, вот в чем штука. Ты меня послушай, сам поймешь.
Я тогда по нескольку раз в год возил грузы в тюстбергскую лечебницу. Продукты, молоко в бутылках, барахло всякое. Словом, все, что требуется на кухне и что я обычно перетаскивал туда в одиночку.
Ведь лечебница была для слабоумных.
Посторонние туда заглядывали редко, только по работе. А тамошних пациентов никуда не выпускали, они с детства были слабоумные, идиоты, которых нельзя оставлять без присмотра. Иные от роду ущербные, иные дожили до таких преклонных лет, что перестали понимать, где находятся и кто они есть. Сидели в коридорах или бродили по комнатам, медленно, будто скотина на выпасе.
Думаю, родственники навещали их крайне редко. Я, во всяком случае,
Смотреть было совестно, как санитары с ними обращаются. Под вечер там вроде как кофепитие устраивали, и для большинства кофий этот очень много значил. Горячий, черный, сладкий. Сахарницей они особенно дорожили.
Но распределяли сахар строго по норме. Сколько хочешь не дадут. Не дождешься. И ради лишнего кусочка слабоумные горемыки выделывали по заказу санитаров разные фокусы. Прыгали через палку, которую те поднимали все выше. Балансировали палкой на носу. Понимаешь, санитары обращались с этими людьми будто с собаками. И ни капли не стыдились. Глядя на меня, хохотали и еще больше изощрялись в этой мерзости.
У меня аж слезы на глаза наворачивались, но, как обычно, характер я проявить не мог. И остаться тоже не мог. Ничего не мог.
Злодеи — это самые обыкновенные люди, верно?
Нету в них ничего особенного или примечательного. Люди вечно ищут в злодеях что-то особенное. Они, мол, больные, извращенцы или еще какие. Но ведь это неправда! Такое впечатление, будто все упорно норовят утаить и отвергнуть то, о чем прекрасно знают.
Черт, иной раз мне кажется, будто я и впрямь прикончил старикана. Хотя, наверно, я это просто выдумал. Столько раз мысленно сталкивал подлюгу с обрыва в собственном его карьере и прямо воочию видел, как рука его торчит из песка, что порой готов поверить, будто и вправду столкнул. Ты-то как думаешь, столкнул я его или нет?
Торстен долго молчал, потом задумчиво произнес:
— Нет. Думаю, не столкнул.
Он решительно прошагал на кухню, открыл холодильник. Так и есть. Бутылок не видать. Интересно, куда он девал пустые бутылки. Последнюю-то, ясное дело, припрятал. Это уж точно. Как собаки прячут косточки. А я не из тех, кто станет искать по всему дому.
Зато шматок колбасы еще остался. Торстен задумчиво вытащил его и сунул в рот. Так себе колбаса, но хорошей нынче днем с огнем не найти.
Так я и думал. Сам тяпнул один стакашек, ну, может, парочку, а этот хлюст втихаря вылакал все остальное. Зря я его сюда привез. Только и делает, что небылицы про себя сочиняет. По правде говоря, я думаю, что ни мужик этот, ни девчонка вовсе не существовали. Песчаные карьеры ценой в миллионы! Смехотура! Транспортная контора — да не было ее, черт подери. И машины он никогда не имел. Выдумал все, чтоб себя оправдать. Лихой малый. А лихих надо остерегаться. От них зараза идет. В жизни полным-полно неудачников, и стали они таковыми потому, что сами напрашиваются на осечки. Вроде как жить без них не могут. В этом окаянном домишке, к примеру, есть теперь кафельная стена, которой вчера не было. Скоро я ее закончу, и выйдет она хоть куда. Любая первоклассная гостиница не откажется иметь в уборной такую стену.
Не знаю, заплатят ли мне вообще за эту работу. Не знаю даже, я ли буду ее заканчивать. Не знаю, и на кого работал, и сумеет ли он оценить сделанное — вдруг будущему жильцу не по душе такой цвет. Вдруг ему больше нравится мелкая плитка, какая была в моде в пятидесятые. Но так или иначе, я во внешнем мире кое-что сделал.
— Ой, гляди, сколько водищи на полу. Где-то протечка, — сказал Стиг. — Давеча было не так мокро.
— Вот чертовина, я думал, что все перекрыл. Будь другом, возьми тряпку и подотри маленько.