День плиточника
Шрифт:
Чтобы дотронуться до Ирен — до всех ее мягких, интимных местечек, — поневоле пойдешь в кино. На улице один только снег, высоченные сугробы, а дома у Торстена об этом даже думать нечего. Он по-прежнему жил при маме, спал в комнате; мама ночевала в кухне, на диване. А на чердаке он устроил фотолабораторию. Так что девчонку не приведешь, без вопросов.
Время сновидений, время грез. Неразрывно связанное с вечным снегопадом, шерстяными варежками, вытертым зимним пальто Ирен, снежинками у нее в волосах.
Она жила на верхнем этаже довольно большого дома, у двух старых дам. Они
6
Пробст — старший священник.
Обычно Торстен и Ирен встречались на почтительном расстоянии от дома, на углу Кнектбаккен. Вдобавок каждый раз приходилось загодя изобретать для Ирен благовидный предлог, чтобы она могла вечером выйти из дома. Хотя ей уже исполнилось девятнадцать, заводить с тетками разговор насчет кино и тому подобного было бесполезно. Ведь они чуть не вышвырнули племянницу за дверь, когда подружка коротко ее подстригла.
Следующей осенью Ирен ушла из его жизни почти так же внезапно, как и вошла в нее. Отправилась в Упсалу изучать кулинарию и иные домоводческие премудрости. Они обещали писать друг другу, но из этого ничего толком не получилось.
Однако и по прошествии многих лет он порой видел ее во сне. Непременно зимой, в снегопад. Она была словно бы входом в иной, теплый мир, где он, по правде говоря, так и не посмел остаться. Этот мир был не для него.
Чудно, сказал себе Торстен, почему-то именно сегодня меня одолевают такие диковинные мысли. Частью здорово неприятные, а частью очень даже хорошие.
Вспоминается то, о чем я много лет не думал.
Такое впечатление, что этот чудной дом воздействует на мысли. Пожалуй, надо немного погодя сходить на кухню, глотнуть водочки. А плитка-то как ложится — любо-дорого смотреть! Ровные, аккуратные ряды, красивая финская плитка. Погодите, то ли еще будет, когда я затру швы. Затирка что надо, светло-серая, которая так подходит к синему. Нет, до чего же здорово, когда удается создать в жизни какой-никакой порядок. Хоть и знаешь, что однажды придет другой человек, собьет все это и сделает по-новому. Незабываемый миг — когда у тебя на глазах возникает порядок, чуть ли не сам собой.
— Да, чертовски странно там наверху, скажу я тебе.
Стиг вырос за спиной так неожиданно, что Торстен вздрогнул от испуга. Уму непостижимо, как он умудрился вернуться совершенно беззвучно. Похоже, Торстен ничего не видал (да и не слыхал), кроме собственной плитки.
— Между прочим, здорово получается. Красиво. В синем-то цвете.
— А чего там странного, наверху? Заперто ведь.
— Ха, заперто! Перочинным ножиком ковырнул, и все дела. Пошли посмотришь.
Торстен нехотя слез с табуретки. Он так увлекся работой, что совсем не хотел ее прерывать. Надо надеяться, Стиг никакой особой гадости не выкопал, иначе уже спокойно не поработаешь. Вдруг там наверху покойник? Может, Софи К. померла? Или убита? А убийца, того гляди, вернется и обнаружит, что Торстен со Щепкой узнали его секрет. Сердце у Торстена забилось резко и натужно. Честно говоря, сердце весь день тянуло плоховато, а оттого, что последний час он пахал как каторжный да еще и водки тяпнул перед этим, лучше не стало.
Но и показывать Стигу свои страхи тоже неохота.
— Ладно, пошли. Но отвлекаться мне вообще-то недосуг. Дело к вечеру, а работы непочатый край.
Стиг не соврал, он и правда сумел перочинным ножиком вскрыть квартиру Софи К.; замок был старинный, из простеньких, но вполне надежных. Торстен, когда был мальчишкой, сам не один замок таким манером вскрыл. Главное — засунуть лезвие поглубже в скважину, и тогда, если посильнее нажать, язычок отойдет в сторону.
Дверь предательски заскрипела, и Торстен всерьез порадовался, что внизу у лестницы нет чужих ушей, — вот жизнь пошла, оглянуться не успеешь, а совесть уже нечиста.
Впрочем, никаких сенсаций не обнаружилось. За дверью была комната, узкая и почти пустая. Старомодные коричневые обои еще усиливали безрадостное впечатление. На окне старые коричневые шторы. У одной стены — конторка с подъемной дверцей-жалюзи, а рядом вращающийся стул. Кто бы ни обитал здесь в последнее время, он (или она) использовал помещение скорее под контору, а не под жилье. Торстену стало не по себе. Впервые за весь день он не смог отделаться от ощущения, что занимается чем-то недозволенным. И втравил его в это Щепка. Лучше бы вернуться к стене, к затирке, к смутным грезам о давней зиме. Здесь торчать совершенно без толку.
— Ну, что ж тут такого странного? — раздраженно спросил он. — Зачем ты меня сюда притащил? По-твоему, я старых контор не видал?
— Да ты вон куда глянь! — Щепка отворил дверь, которой Торстен даже и не заметил.
— Эка невидаль — старая кухня.
Действительно кухня, точнее, закуток, выгороженный из комнаты. Шкафы, по моде тридцатых, выкрашены унылой горохово-желтой краской, линолеум на полу облезлый. И посуду в этой мойке мыли в незапамятные времена. Чем-то напоминает старую мамину кухню дома, в Хальстахаммаре. Ишь, даже стол кухонный сохранился. Стиг молча показал на большой неуклюжий предмет, темнеющий в сумраке под столом.
— Это сейф.
Торстен недоверчиво подошел ближе. И впрямь сейф, старый, не очень-то большой. Металлическая табличка сообщала, что изготовлен он гётеборгской фирмой «Братья Эквалль», а уж когда — можно только догадываться. Жутко пыльный, но с виду целехонький, причем дверца заперта, и на ней есть этакий штурвальчик — чтобы открыть, надо несколько раз повернуть его по определенной схеме. Ничего удивительного, что он заперт. Сейфы никто нараспашку не оставляет.
— Сам вижу, не слепой, — сказал Торстен.