День Прощения
Шрифт:
Конечно, у макила были свои причины поддерживать эту связь. Играя на ее страсти и безрассудном увлечении, он высмеивал порядки Уэрела и Гатаи. Он высмеивал Тейео и насмехался над ней самой, хотя она не знала об этом. Но какой бы раб отказался от возможности выставить дураками всех хозяев и правителей планеты?
Наблюдая за Батикамом, Тейео пришел к заключению, что тот действительно был членом Хаме. Его насмешки никогда не выходили за грань дозволенного, и он не пытался обесчестить имя посланницы. Наоборот, он вел себя с куда большим благоразумием, чем она. Смешно сказать, но это макил удерживал ее от позора. Он и Тейео относились друг к другу с холодной вежливостью, но раз или два их взгляды встречались, и между ними возникало бессловесное ироническое взаимопонимание.
А в городе намечался большой религиозный праздник туалитов, который назывался Днем Прощения. Король и Совет направили посланнице официальное приглашение и дали ей лучшую роль в сценарии праздничных торжеств. Тейео поначалу думал только о том, как обеспечить ее безопасность в окружении толпы, возбужденной зрелищами. Но потом Сан сообщил ему, что праздник совпадал с величайшим днем святых, который считался главным в гатайской старой религии. Маленький гид казался очень встревоженным. Он сказал, что староверы оскорблены подменой их собственных ритуалов на чужеземные. По его словам, они могли устроить в городе резню и беспорядки. На следующее утро Сана внезапно заменили стариком, который с трудом говорил на языке Вое Део. Это еще больше обеспокоило Тейео, и он попытался выяснить, куда девался Убаттат.
— Ему дали другое поручение, — ответил старый переводчик на корявой, едва понятной смеси двух языков. — У нас сейчас веселое и приятное время, не так ли, рега? Убаттат получил приятное поручение.
За несколько дней до праздника напряженность в городе начала угрожающе возрастать. На стенах появились лозунги и символы старой религии. Храм туалитов был осквернен. На центральные улицы вышла королевская гвардия. Тейео отправился во дворец и, встретившись с сотрудником государственной безопасности, потребовал освободить посланницу Экумены от участия в публичных церемониях. Он аргументировал это возможностью террористического акта. В тот же день его вызвали в Совет и с демонстративным высокомерием, кивками притворного согласия и унизительным подмигиванием попросили не драматизировать события. Беседа оставила у него тревожное чувство. Увеличив ночной дозор у дома посланницы, он вернулся в маленький барак, который гатайцы отдали под жилье охранникам с Вое Део. Войдя в свою комнату, он увидел открытое окно и записку, лежавшую на столе. Она гласила: «День Прощения избран для убийства. « На следующее утро Тейео явился в дом посланницы и велел служанке разбудить ее госпожу. Солли вышла из спальной комнаты, небрежно набросив простыню на голое тело. Следом за ней тащился сонный и полуодетый Батикам. Веот повел подбородком, приказывая ему уйти, и макил ответил на этот жест спокойной снисходительной улыбкой.
— Я пойду немного перекушу, — сказал он посланнице. — Эй, Реве? У тебя уже готово что-нибудь на завтрак?
Когда оба раба покинули комнату, Тейео повернулся к посланнице и протянул ей клочок бумаги, найденный им на столе.
— Я получил это послание прошлым вечером, мэм, — сказал он. — И теперь мне приходится просить вас об одном одолжении. Не ходите на завтрашний праздник.
Осмотрев записку, она прочитала текст и зевнула.
— Кто вам ее передал?
— Я не знаю, мэм.
— А что это значит: «избран для убийства»? Неужели они не могли выразиться поточнее?
Помолчав около минуты, он сдержанно добавил:
— У меня есть причины… причем, очень серьезные… настаивать на том, чтобы…
— … Я не посещала праздник. Верно? Вы это мне уже говорили.
Она подошла к скамье у окна и села. Простыня распахнулась, приоткрыв ее ноги: голые коричневые ступни с пухленькими розовыми пятками и красивые стройные бедра. Тейео смущенно отвел взгляд в сторону. Повертев в руках клочок бумаги, она усмехнулась и язвительно сказала:
— Если вы считаете, что праздничная церемония настолько опасна, возьмите с собой еще одного охранника. Или двух. Но я должна быть там. Как вам известно, меня пригласил сам король. Мне предстоит зажечь на площади большой костер примирения. Похоже, это все, что они позволили сделать женщине на публике… Одним словом, я не могу отказать королю в его просьбе.
Она протянула Тейео смятый клочок бумаги, и веоту пришлось приблизиться к ней. Солли с наглой улыбкой смотрела ему в глаза. Она всегда улыбалась, когда отвергала его советы или отвечала отказом на просьбы.
— И кто же, по вашему мнению, хочет меня убить? Патриоты?
— Или староверы, мэм. Завтрашний день считается одним из их святых праздников.
— А ваши туалиты, значит, отняли его у них? Но причем здесь союз Экумены?
— Я думаю, что, возможно, правительство Гатаи заинтересовано в подобной провокации. В качестве ответной меры они могли бы раз и навсегда разделаться с оппозицией и подпольем.
Она беспечно рассмеялась и вдруг поняла смысл того, что он ей сказал. Нахмурив брови, Солли желчно спросила:
— Вы считаете, что Совет использует меня как детонатор бомбы, которая уничтожит мятежников? Какие у вас доказательства, рега?
— Почти никаких, мэм, — ответил он после минутной паузы. — Разве что исчезновение Сана Убаттата…
— Сан заболел. Так сказал мне новый переводчик, которого прислали на замену. Старик почти бесполезен, но он вряд ли представляет собой какую-то угрозу. Так значит это все ваши доказательства?
Тейео промолчал, и она раздраженно закончила:
— Сколько же вас просить: не вмешивайтесь в мои дела без должных оснований! Ваша паранойя, вызванная войной, не должна распространяется на людей, с которыми я контактирую. Контролируйте себя, пожалуйста! Завтра вы можете взять с собой одного-двух охранников, и этого вполне достаточно.
— Да, мэм, — ответил он и ушел.
В его голове звенело от гнева. Сбежав с крыльца, он вдруг вспомнил, что новый переводчик называл ему другую причину, по которой заменили Убаттата. Старик говорил, что Сана отозвали для выполнения каких-то религиозных обязанностей. Однако веот не стал возвращаться назад. Он знал, что это бесполезно.
Подойдя к охраннику, стоявшему у ворот, Тейео попросил его задержаться еще на час, а затем торопливо зашагал по улице, словно пытался уйти от гладких коричневых бедер Солли, ее розовых пяток и наглого развратного голоса, которым она отдавала ему приказы. Морозное солнечное утро обещало покой и умиротворение. Над пологими улицами развевались праздничные флаги, а выше, почти касаясь неба, сияли горные вершины. Шум рынка, суета и толпы людей могли сбить с толку кого угодно. Но Тейео шел вперед, и его черная тень, знавшая все о тщетности жизни, скользила по камням, как клинок из тьмы.