День рождения
Шрифт:
Мурашкин слезливо соглашался.
После восьмой стопки Угаров обычно совсем распоясывался:
— Пойми, Боря, как я обожаю беззащитных. Покойников, например, или бездомных собак. Я плачу, когда вижу несчастную собаку или кошку.
И порой в глазах Угарова при таких признаниях мелькали слезы, словно он превращался в ангелочка.
— Не думай, Боря, что я людоед, — заявил он как-то Мурашкину в конце такого пира. — Да, я мерзок, но душа моя чиста… Я вот недавно котенка приютил.
И Угаров
— Ты знаешь, Вадимушка, — признался он, — я верю, что у тебя чистая душа, но мне с тобой страшно…
— Тебе, Мурашкин, везде страшно, — поправил его Угаров.
— Неправда. Не везде. С тобой хорошо, но страшно.
— А где еще страшно?
— В мире.
Угаров хохотнул.
— До чего ж ты мил, Боря…
«Пир» закончился тем, что расцеловали котенка, помянули добрым словом покойника (Угаров прослезился), наконец сами расцеловались и хотели было расстаться, но Угаров предложил:
— Давай еще одного котенка спасем?
Мурашкин согласился, и они вышли искать. Мимо бесчисленных машин, воя и угара, часа через полтора они наткнулись на котенка, прижавшегося к колесу припаркованного автомобиля. Словно он искал в своей смерти спасения.
Угаров подобрал его, сунул в пиджак, во внутренний карман, и предложил Мурашкину зайти в кафе, тут, рядом, чтобы обмыть котенка.
Мурашкин, вечно безденежный, обрадовался, и они зашли.
Там, у ночного столика, в тусклом свете стенной лампы, глядя на тьму вокруг, они обмыли котенка. Тот пищал.
— Достоевщина какая-то двадцать первого века, — пробормотал Мурашкин под конец запоя.
Однако Угаров, еле стоя на ногах, котенка все-таки донес в свою берлогу…
…Более или менее так текли дни. Время не остановить.
Весной Угаров решил съездить на свою дачу. Недалеко от Москвы, но поселок этот дачный приютился где-то на отшибе. И дачка его была на отшибе, совсем плохонькая. Добираться туда было нелегко. Но Угаров любил бывать на отшибе.
Приехал он к вечеру, не усталый, но злой. «Черт бы все побрал» — так и вертелось в уме.
Но потом успокоился. Выпил чаю с коньячком и задремал. Снился ему Интернет. Заснул Угаров в кресле, чтобы не лежать в постели и принимать тем самым позу покойника. Этого Угаров старался избегать, по мере сил, конечно.
И вдруг сновидения про Интернет и его собственное вдохновенное творчество там внезапно остановились. Угаров открыл глаз и почувствовал, что в его домике появились нежданные гости. Домик, сам одноэтажный, хиленький, не внушал доверия.
Наконец Угаров явственно услышал, что кто-то в соседней комнате шумит, словно там появилась огромная крыса.
Угаров хохотнул и привстал. Он имел привычку не бояться крыс. И смело побрел вперед. Вышел в коридорчик и задумался, решив зайти в туалет, благо он был рядом. Туалет, правда, был донельзя нелеп и неудобен. Угаров открыл туда дверцу и ахнул: на толчке сидел огромный, грузный мужик и таращил на него глаза.
— Ты что тут шляешься? — глухо спросил мужик почти в никуда, словно он спрашивал призрака, а не человека.
Угаров онемел.
Мужик угрюмо повторил вопрос.
Угаров тупо молчал.
— Тебя там кто-то обижает, киса? — раздался голос, точно из-под луны. И в коридорчике появился другой мужик, высокий и со странно длинными руками, будто созданными специально для того, чтобы душить.
Наконец Угаров опомнился.
— Грабить пришли? — тоскливо спросил он.
— Пойдем к нам, поговорим, — сказал длиннорукий и указал на комнату, из которой вышел. Угаров как-то деловито, но с легким безумием пошел вслед за ним. Последним последовал грузный, которого длиннорукий назвал «киса».
Вошли. Комната выглядела анархично. Посреди — небольшой круглый стол, три стула; в остальном все было кое-как.
— Все возьмите, только не убивайте, — сдавленно произнес Угаров. — Я хороший, — добавил он, садясь.
Те тоже расселись. На его просьбу, видимо, никто из них не обратил внимания.
— Мужик, — спросил длиннорукий, — ты мне ответь, почему ты такой нищий? Здесь взять нечего…
Угаров смутился.
— Я тут не живу, — пробормотал он.
— Ты чем бабло зарабатываешь? — тихо спросил грузный. — По тебе видно, что ты не воруешь.
— Я психолог.
— Ты — псих? И за это платят?! — расхохотался длиннорукий.
В груди Угарова почему-то затеплилась надежда, что его не убьют, и, чтоб поддакнуть, он тоже мнимо расхохотался. Но в хохоте таилась дрожь.
Грузный задумчиво глянул на Угарова.
— Обидел ты нас своей нищетой… Ну да ладно. А что, ты правда псих?
— Психолог. Я изучаю переживания людей, их чувства…
— Интеллигент, значит. И так обнищал, — грузный еще более глубоко задумался. — Давай водки выпьем за знакомство. У нас водка не в обиде…
И, откуда ни возьмись, появилась бутылка. Длиннорукий достал из поганого шкафа стаканы, грязные, как смерть.
— Водка все простит, — произнес грузный. — Разольем. Разлили.
— Хорошо, — грузный вздохнул. — Но ты мне скажи — псих ты или психолог, все равно, — если я человеку, как говорят, своему брату, голову отрежу ножом, что во мне будет? Голова на полу…
— Совесть пробудится, — глухо ответил Угаров. Длиннорукий чуть не упал со стула.
— Ну ты загнул! Сразу видно — псих… Мы — люди обыкновенные, нормальные… Но ты мне нравишься, — вздохнул грузный.