День саранчи. Подруга скорбящих
Шрифт:
Если бы только она позволила, он бы бросился с радостью, чего бы это ни стоило ему. Но он ей был не нужен. Она не любила его, и он не мог содействовать ее карьере. Фей не была сентиментальной и в нежности не нуждалась, даже если бы он был на нее способен.
Одевшись, он торопливо вышел из комнаты. Он обещал быть на вечере у Клода Эсти.
4
Клод, преуспевающий сценарист, жил в большом доме, который был точной копией старинного особняка Дюпюи под Билокси
Брюха у него не было совсем. Клод был высохший человечек со стертыми чертами и сутулой спиной почтового служащего. Ему подошли бы залосненный мохеровый пиджак и мятые брюки конторщика, но он был одет, как всегда, изысканно. В петлице его коричневого пиджака торчал цветок лимона. Брюки на нем были из красноватого в шашку твида ручной выработки, а на ногах – великолепные башмаки цвета ржавчины. Его фланелевая рубашка была кремовой, а вязаный галстук – исчерна-красным.
Пока Тод поднимался по ступеням к его протянутой руке, Клод окликнул дворецкого:
– Крюшону! Да поживее, черная бестия!
Слуга-китаец бегом принес виски с содовой.
Перекинувшись с Тодом несколькими словами, Клод отправил его к своей жене Алисе, которая находилась на другом конце террасы.
– Не исчезай, – шепнул он. – Мы собираемся в бордель.
Алиса сидела в двойной качалке с дамой, которую звали миссис Джоан Шварцен. Когда Алиса спросила его, играет ли он в теннис, миссис Шварцен вмешалась:
– Какая глупость – швырять несчастный мячик через сеть, которой надо было бы ловить рыбу, – ведь миллионы голодают, мечтая о кусочке селедки.
– Джоан – чемпионка по теннису, – пояснила Алиса.
Миссис Шварцен была рослая женщина с большими руками и ногами и квадратными костлявыми плечами. У нее было миловидное личико восемнадцатилетней и тридцатипятилетняя шея, вся в жилах и сухожилиях. Густой рубиновый загар, отливавший синевой, смягчал разительностью контрасты между лицом и шеей.
– Как жалко, что мы не сразу поедем в публичный дом, – сказала она. – Я их обожаю.
Она повернулась к Тоду и захлопала ресницами:
– А вы, мистер Хекет?
– Ты права, душечка, – ответила за него Алиса. – Ничто так не взбадривает мужчину, как веселый дом. Клин клином вышибают.
– Как ты смеешь меня оскорблять!
Она встала и взяла Тода под руку.
– Сопровождайте меня вон туда. – Она показала на группу мужчин, среди которых стоял Клод.
– Проводите ее, ради бога, – сказала Алиса, – она думает, что они рассказывают сальные анекдоты.
Таща Тода за собой, миссис Шварцен врезалась в кружок.
– Похабничаете? – спросила она. – Обожаю похабные разговоры.
Все вежливо засмеялись.
– Нет, мы о делах, – сказал кто-то.
– Не верю. Будто не слышно по вашим гнусным голосам. Ну же, скажите что-нибудь непристойное.
На этот раз никто не засмеялся.
Тод попробовал высвободить руку, но она держала цепко. Наступило неловкое молчание; потом тот, кого она перебила, попытался начать сначала.
– Кинематограф страдает от излишней робости, – сказал он. – Таким людям, как Кумбс, нельзя спускать.
– Совершенно верно, – поддержал другой. – Приезжает такой вот, деньги гребет лопатой, все время ворчит, как тут паршиво, потом работу запорет и возвращается на Восток рассказывать анекдоты про постановщиков, которых в глаза не видел.
– Боже мой, – сказала миссис Шварцен Тоду громким театральным шепотом, – они и вправду о делах.
– Пойдемте поищем, кто разносит виски, – предложил Тод.
– Нет. Проводите меня в сад. Вы видели, что лежит в бассейне? – Она потащила его за собой.
В саду было душно от аромата мимозы и жимолости. Из прорехи в синем саржевом небе высовывался зернистый месяц, похожий на огромную костяную пуговицу. Дорожка, вымощенная плитняком и зажатая двумя рядами олеандров, привела к бассейну. На дне у глубокого конца он увидел какой-то массивный черный предмет.
– Что это? – спросил он.
Она нажала ногой выключатель, скрытый в корнях кустарника, и ряд придонных фонарей осветил зеленую воду. Предмет оказался дохлой лошадью, вернее – ее реалистическим, в натуральную величину, изображением. Над чудовищно раздутым брюхом торчали прямые негнущиеся ноги. Похожая на молот голова была свернута набок, и из мучительно оскаленного рта свисал тяжелый черный язык.
– Правда, чудесно? – воскликнула миссис Шварцен, хлопая в ладоши и возбужденно подпрыгивая, как девочка.
– Из чего она сделана?
– Значит, вы догадались? Как невежливо! Из резины, конечно. И стоила массу денег.
– Но зачем?
– Для смеха. Однажды мы стояли у бассейна, и кто-то, кажется Джери Апис, сказал, что тут на дне должна лежать дохлая лошадь, – вот Алиса и раздобыла. Правда – прелестно?
– Очень.
– Вы просто вредина. Подумайте, как должны быть счастливы Эсти, показывая ее гостям и выслушивая охи и ахи неподдельного восторга.
Она встала на краю бассейна и несколько раз подряд «охнула и ахнула».
– Она еще там? – донесся чей-то голос.
Тод обернулся и увидел, что по дорожке идут две женщины и мужчина.
– По-моему, брюхо у нее скоро лопнет, – ликуя, откликнулась миссис Шварцен.
– Красота, – сказал мужчина, торопясь подойти поближе.
– Да она же просто надувная, – возразила одна из женщин.
Миссис Шварцен сделала вид, будто вот-вот расплачется.
– Вы ничуть не лучше этого вредного мистера Хекета. Вам просто не терпится разбить мои иллюзии.