День святого Валентина (сборник)
Шрифт:
— С чего ты взял, что я на нее смотрю… — совсем растерялся Шмаевский.
— Собственными глазами видел. А еще я видел, как ты Катерину в библиотеке между стеллажами зажимал! Скажешь, нет?
— Мне просто спросить у нее надо было…
— В общем, так, Руслик! Оправдываться не стоит! Или ты мне все рассказываешь, как на духу, или конец нашей дружбе, потому что она подразумевает полное доверие и открытость, — подытожил эту часть разговора Ушаков. — Вот я же не отказываюсь от того, что у меня есть некоторые отношения с Вероникой!
— А они уже дошли до
— Это в каком же смысле?! — уже с самой серьезной угрозой в голосе воскликнул Ушаков и всем своим крупным телом попер на Руслана.
Тот ловко увернулся и сказал:
— Ну… губы у твоей Вероники не напоминают тебе мыло, как той девчонки… из летнего лагеря? Тамарки, что ли?
Ушаков сощурил сразу оба глаза и с большим превосходством в голосе заметил:
— Совсем ты, как я погляжу, неопытный в этом деле! Мыло — это тогда, когда девушка не нравится… А когда нравится, то это уже совсем другое! И у меня, брат, такое впечатление, что ты хочешь в этом убедиться лично на примере Катьки Прокофьевой.
Руслан почувствовал, как щеки его заливает краска. Отпираться дальше было бессмысленно. Да и с кем еще поговорить о том, что беспокоит и не дает уснуть, как не с лучшим другом. Он потоптался на месте, покрутил лямку школьной сумки и сказал:
— Знаешь, Миха, честно говоря, я и сам еще во всем не разобрался. Я даже не могу сказать, что Прокофьева мне нравится. Тянет меня почему-то к ней, и все.
Шмаевский решил, что про Катин странный поцелуй не расскажет даже Мишке. Это было такое… такое… что никому… и никогда…
— Вот это уже другое дело, — отозвался довольный Ушаков. — Это по-честному, по-дружески. Это я ценю и даже могу замолвить за тебя словечко.
— Кому? — испугался Руслан.
— Разумеется, Веронике, а она как лучшая Катькина подруга может…
— Нет-нет! Не надо! Не вздумай! Я должен сам! — зачастил Шмаевский.
— Ну гляди! Сам — это, конечно, лучше! Тем более что через два дня День влюбленных. Напишешь Катьке «валентинку» — и дело в шляпе!
— Ты думаешь…
— Чего тут думать! По-моему, на Прокофьеву больше никто не претендует, хотя… Конечно, Панасюк из девятого «А» — может претендовать… из вредности.
— В каком смысле? Ты что, видел его с Прокофьевой? — испугался Руслан.
— Нет, врать не буду. Пока я его с ней не видел. Но я уже от этого Панасюка натерпелся. Вот представь, пока у нас с Вероникой не было никаких отношений, так и его рядом не было. А как только у нас эти отношения появились, так он и выполз, как из-под земли. Прикинь, постоянно названивает ей и в спортивный зал приглашает. Будто бы на тренажеры!
— Будто бы? А на самом деле?
— Ну ты даешь! — возмутился Мишка. — Тренажеры — это так, одна видимость. А на самом деле — он ей свидание таким образом назначает.
— Ну… а при чем здесь Прокофьева? — не понял Руслан.
— А при том, что этот Панасюк просто не может счастливые пары видеть! Ему непременно надо разбить! Но пока он не знает, что ты собираешься Катьку клеить, думаю, дорога
— Мишка, а что с бойкотом-то делать? — спросил Руслан, совершенно не заинтересовавшись коварным соблазнителем из девятого «А» Панасюком.
— А это не наше с тобой дело, Руслик, — со вздохом ответил Ушаков. — Это девчоночье. Мы тут с тобой не властны.
На этой далеко не оптимистической ноте Руслан расстался со своим лучшим другом, который спешил то ли на очередную репетицию, то ли на свидание с Вероникой Уткиной, и отправился домой.
В квартире Шмаевских неожиданно оказался отец. Он торопливо собирал вещи в дорожную сумку. На диване были разложены документы с синими печатями и бумаги, испещренные колонками цифр.
— Что, опять в командировку? — спросил его Руслан.
Иван Сергеевич молча кивнул, продолжая укладывать вещи.
— Опять надолго?
— Нет, ко Дню влюбленных обязательно вернусь! — весело ответил отец.
— Все прямо с ума посходили с этим днем! — заметил ему Руслан. — Тебе-то что за дело до него?
Иван Сергеевич бросил в сумку электробритву, которую держал в руках, сгреб в одну пачку документы, сел на диван и показал сыну на место в кресле. Когда Руслан уселся напротив него, отец смущенно сказал:
— Понимаешь, сын… Ты уже достаточно взрослый, и мне кажется, что можешь меня понять…
— Слушай, пап, — скривился Руслан, — а нельзя без душераздирающих вступлений?
Иван Сергеевич как-то беспомощно улыбнулся, потер пальцами переносицу и ответил:
— Можно, конечно… Дело в том, что мне вдруг понравилась одна женщина… хотя, с другой стороны, вовсе и не вдруг… Я долго к ней приглядывался… — Он вскинул на сына несчастные глаза и спросил: — Ты осуждаешь, да?
Руслан задумался. Осуждает ли он? Как он может осуждать отца, который уже почти пять лет разрывается между службой и домом, пытаясь и денег заработать, и какой-никакой уют в доме создать? Маму уже все равно не вернешь. Как там говорится, живым — живое?
— Но ты же не забыл маму? — все-таки спросил он.
— Разве можно забыть нашу маму? — вопросом на вопрос ответил Иван Сергеевич.
— Ее фотография всегда будет висеть в большой комнате?
— Разумеется, сынок.
— А вдруг той женщине… не понравится?
— Если ей не понравится, это будет означать, что я в ней ошибся. Но мне кажется, что не ошибся. Я хочу приехать ко Дню влюбленных и пригласить ее к нам в дом на праздничный ужин. Как ты на это смотришь?
Руслан сжался в комок. Он не знал, как на это смотреть. Он, конечно, понимал, что его отец, достаточно видный мужчина, наверняка когда-нибудь женится во второй раз. Он даже готовил себя к этому, но почему-то все-таки оказался не готов. А вдруг отцовская знакомая ему не понравится? Вдруг она его, Руслана, возненавидит? Сколько известно историй о злобных мачехах!