Дэн Сяопин
Шрифт:
В августе, однако, Цзян Цин и ее соратников ждало сильное разочарование. Настроение Мао изменилось, и он именно премьеру поручил выступить с отчетным докладом на X съезде. Так что группа Чжоу сохранила большое влияние. В то же время Ван Хунвэнь сделал доклад о дополнениях и изменениях в уставе партии, после чего был избран одним из заместителей Председателя: наряду с Чжоу, Кан Шэном, Е Цзяньином и начальником Главного политуправления Народно-освободительной армии Китая генералом Ли Дэшэном. В главном выборном органе — Политбюро — силы обеих фракций распределились примерно поровну. Среди же членов Постоянного комитета (в нем на этот раз насчитывалось девять человек) большинство было на стороне Чжоу 13. Правда, это ничего не значило: главные решения по-прежнему
Дэн участвовал в заседаниях съезда, и его даже по велению Мао избрали членом Центрального комитета 14. Но в Политбюро официально пока не ввели (в отличие, например, от Ван Хунвэня и Хуа Гофэна). Один из главных членов чжоуской фракции, маршал Е Цзяньин, попросил тогда Мао назначить Дэна по совместительству и на какой-нибудь ключевой пост в армии, но «великий кормчий» не согласился. «Надо подумать», — сказал он 15. Он все еще присматривался к Дэну, испытывая его на прочность.
Решающий тест он устроил ему в конце ноября — начале декабря 1973 года, когда вновь и с еще большей силой обрушился на Чжоу. Дело было так. Вечером 10 ноября в Пекин на три с половиной дня с официальным визитом прибыл Генри Киссинджер, только что назначенный государственным секретарем США. Принимали его Чжоу и Е Цзяньин. Мао тоже встретился с ним один раз (12 ноября), но в основном следил за переговорами по стенограммам. И вот, когда уже переговоры закончились, он вдруг заподозрил премьера в том, что тот что-то скрыл от него, какие-то детали бесед с представителем США. Это обвинение было надуманным, так как в то время, когда Чжоу пришел к Мао с докладом (по другим данным, попытался до него дозвониться), плохо себя чувствовавший Председатель уже спал, и его любовница и секретарь Чжан Юйфэн не захотела его будить. Проснувшись, Мао был очень недоволен и тут же заподозрил премьера в «кознях». Тем более что, просматривая чуть позже стенограммы, он вновь обратил внимание на то, что Чжоу не был достаточно тверд в общении с империалистами.
Дело в том, что Киссинджер всячески пытался склонить Пекин к военному союзу против Москвы, а Чжоу действительно не вполне решительно отстаивал независимый курс КНР 16. В данном случае премьер проявлял излишнюю дипломатичность и вместо того, чтобы осадить чересчур напористого госсекретаря, давал тому понять, что его предложение может быть принято, но при условии, что «никто не почувствует, что мы союзники» 17. Через своих ближайших сотрудниц, внучатую двоюродную племянницу Ван Хайжун и заведующую отделом МИДа Нэнси Тан (Тан Вэньшэн), служивших посредницами между ним и членами руководства, Мао тут же передал членам Политбюро, что, с его точки зрения, Чжоу пошел на военное сотрудничество с США, согласившись на то, что американцы прикроют КНР «ядерным зонтиком». Ничего такого, конечно, Чжоу не делал (он вообще не мог сам принимать решения), но Мао страшно раздражился. «Есть люди, — брюзжал он, — которые хотят дать нам взаймы зонтик, но мы этого не хотим» 18.
Что делать? Он и раньше-то был подозрительным, а тут в связи с болезнью совсем перестал кому бы то ни было доверять. По его требованию поведение Чжоу, а заодно и Е Цзяньина несколько раз рассматривалось в Политбюро, где, конечно, Цзян Цин и ее клевреты не постеснялись обвинить опечаленного премьера в «предательстве» и «правом оппортунизме». Цзян Цин даже заявила, что в партии отныне имеет место очередная «борьба двух линий». Это было равносильно смертному приговору.
Все присутствовавшие должны были принять участие в осуждении, отмолчаться никто не мог. Один за другим люди вставали и поносили Чжоу и Е, несмотря на то что многие были членами их фракции. Дошла очередь и до Дэна. И он не моргнув глазом присоединился к общему хору. А что еще оставалось делать? Таковы были правила партийной «этики». Он начал издалека, как будто бы даже защищая Чжоу. «О международных и межгосударственных отношениях нельзя судить по одним переговорам и одной какой-нибудь фразе, надо исходить из общей обстановки», — сказал он. Но тут же, не переводя дыхания, добавил: «Что касается нынешней
Все это означало, что Дэн тоже осуждает Чжоу за «отказ» от независимой и самостоятельной внешней политики Китая, то есть за то, что тот, «боясь» империалистов, «склонился» на одну сторону — к союзу с США против СССР и даже не доложил вовремя «великому кормчему» о результатах переговоров.
Узнав о том, что Дэн не отмолчался, проявив партийную принципиальность, Мао пришел в восторг. «Я знал, что он выступит, — в волнении сказал он. — Его не надо подталкивать, он сам выступает» 20.
В итоге этот важнейший тест Дэн прошел. Но на Чжоу вся эта вакханалия произвела тяжелое впечатление. «Он был раздавлен душевно и физически, — пишет один из его биографов. — Он потерял аппетит и сон» 21. Два года спустя, после того, как страсти давно улеглись, а Чжоу оставалось жить совсем немного, к нему в госпиталь пришел заместитель министра иностранных дел Цяо Гуаньхуа — извиняться за то, что тогда, в ноябре 1973 года, принял участие в его травле. Умудренный опытом Чжоу, находившийся в полшаге от смерти, спокойно ответил: «Ты не мог контролировать ситуацию. Все выступали. Ты работал со мной не один десяток лет, особенно по американскому направлению. Как бы ты мог сорваться с крючка, если бы не выступил? И вообще идеальных людей не бывает. Почему я должен быть выше критики?» 22
Чжоу прекрасно всё понимал. Ему самому «приходилось говорить и делать много такого, что было против его воли» 23. В марте 1968-го, например, он не только не смог спасти от заключения в тюрьму свою приемную дочь Сунь Вэйши, известного театрального режиссера, которую ненавидела Цзян Цин, но и сам, опасаясь прослыть нелояльным, подписал ордер на ее арест! Бедная Сунь скончалась от пыток в тюремной камере через семь месяцев. Тогда же, в 1968-м, он подписал ордер и на арест собственного младшего брата Чжоу Эньшоу, посаженного в тюрьму только за то, что он был другом старшего брата жены Лю Шаоци 24.
То, что Чжоу сказал Цяо Гуаньхуа, он мог бы адресовать и Дэну, если бы тот тоже пришел просить прощения. Но Дэн с извинениями не явился. Он знал не хуже Чжоу, что в Компартии Китая мог быть только один глава, воле которого подчинялись все. Безоговорочная преданность Председателю подменяла прочие чувства: верность, дружбу, любовь, порядочность. К чему же просить прощения?
Тем более что в начале декабря Мао, довольный результатами новой проработки Чжоу, уже атаковал Цзян Цин: за чересчур резкое осуждение премьера. Он, в частности, объявил ошибочным ее утверждение, будто в партии имела место очередная «борьба двух линий». «Так говорить нельзя», — заметил он, добавив, что Цзян Цин, похоже, «не терпится» захватить власть. Тогда же он отверг просьбу жены включить ее и Яо Вэньюаня в состав Постоянного комитета Политбюро 25.
После этого в положении Дэна произошли резкие изменения. Уже через три дня после завершения «истории с Чжоу», 12 декабря, Мао лично созвал новое совещание Политбюро, на котором предложил ввести Дэна в состав этого высшего партийного органа официально. Кроме того, сказал, что от своего имени и от имени Е Цзяньина просит собравшихся утвердить Дэна членом Военного совета ЦК. При этом, обращаясь к Дэну, пошутил: «Если говорить о тебе, то ты как человек мне нравишься. Между нами есть и противоречия, но в девяти случаях из десяти их нет, есть только в одном случае. [Иными словами], девять пальцев здоровые, один больной».