День уборки
Шрифт:
– А дочка, Валя-то, она поваром уже год работает, в нашей столовой трестовской... Хорошая столовая, большая, продуктов отпускают много...
– Дочка красивая?
– серьезно, с любопытством спросила Лина.
Нюра замялась на секунду. Ей не хотелось признаваться, что Валя получилась у нее так себе - ни роста, ни тела...
– Дочка-то?..
– помедлила она и вздохнула.
– Кудрявая она... Волос у ей очень кудрявый...
– И объяснила просто: - Она у меня от еврейского поляка...
Лина удивленно-весело
– подумала она с ненавистью о Сережке и родителях его, солидных, богатых, машина "Нива" во дворе, домина огромный, сад...
– А упрется - ниче-о, не таких видали, ниче-о, родим как миленьки - родим, и восемнадцать годков, сволочь, платить будешь, восемнадцать годков, как один день!"
– О! Вот она...
– сказала Нюра, вытирая пыль с портрета молодой южанки.
– Улыбается... Придуривается... Будто не видать, что ей плакать охота...
– Да, - сказала Лина, - ей плакать охота. Тут вновь зазвонил телефон, и вновь Лина, побелев лицом, бросилась в спальню.
– Не вас!
– высоким страдающим голосом воскликнула Галина Николаевна. И не ждите, сумасшедшая девочка! Он не позвонит.
В ответ ей что-то тихо сказала Лина, и опять высоким сильным голосом бывшей актрисы, в котором странно переплетались любовь, страдание и раздражение, Галина Николаевна воскликнула:
– Поставьте красивую точку! Андрюшке нужен отец, а не проходимец!..
"Вон оно чего...
– подумала Нюра, прислушиваясь.
– С дитем она... А здесь, видать, хахаль... да неподходящий..."
Лина появилась в дверях кабинета с книгой под мышкой, улыбаясь странно, беспомощно. И снова Нюре показалось, что она где-то видела ее раньше, встречала... Но где?
– А хорошо, видать, на юге, - продолжала Нюра, вешая портрет на гвоздь, - виноград круглый год, гранаты.
– Ну не совсем круглый, - заметила Лина.
– Вот она, которая нарисована, однажды осенью виноград им прислала... Желтый такой, круглый, во!
– она сделала кругляшок из большого и указательного пальцев и показала Лине величину виноградин.
– Крымский, - сказала та.
– Ага... крымский... Владимир Федорович покойный вино из него сделал. Знатно получилось вино!
Потом Нюра принялась за спальню. И вот тут она увидела, как Лина бросается к телефону. Резкий пронзительный звонок невидимой петлей захлестывал ее детски тонкую фигурку, и будто грубая сила волокла ее на аркане к голубому телефонному аппарату. Как она хватала трубку! Как она заранее любила эту трубку за то, что в ней, может быть, прозвучит единственный голос! Как она умоляла об этом трубку - пальцами, кистью руки, щекой и хрипловато-низким, обрывающимся "Я слушаю!".
И - застывала и отвечала вежливо, когда не туда попадали, или звала Галину Николаевну. Неладно
– Колька-то мой, - сказала Нюра весело-тоненько, - чего захотел телевизор цветной. Уперся - подавай ему цветной телевизор. Надоело пялиться в обыкновенный.
– Цветной кусается, - заметила Лина.
– А у меня деньги есть, - гордо возразила Нюра.
– У меня денег мно-ого! Знаешь, сколько на книжке-то у меня?
– И, выдержав небольшую паузу для пущего эффекта, веско выложила: - Полторы тыщи!
Лина изобразила на лице благоговейный трепет перед Нюриным капиталом, а Галина Николаевна горько улыбнулась. Сейчас она вспомнила их лучшие с Володей дни, когда Володины пьесы шли во многих театрах страны и, бывало, в месяц у них выходило денег до двух тысяч. И тогда особенно остро хотелось в доме детских голосов, и начиналось бешеное придумывание ненужных трат - и дорогие подарки племянникам, и курорты, и покупка дачи, машины...
– Нюра, значит, если вы без выходных работаете, то у вас в месяц полтораста выходит?
– спросила Лина.
– Но ты бери еще - я ж ночным сторожем в детсаду сплю.
– А, - сказала Лина, - прилично...
– Прилично выходит!
– с удовольствием подхватила Нюра.
– Да Валюха продукты со столовой носит. Ихних денег я не беру, ни Валькину получку, ни Колину стипендию. Они молодые, правильно? Пусть гуляют...
– И, задумавшись, держа на отлете пыльную тряпку, протянула: - Красивый у меня Коля-то... Брови широ-о-кия.
– Муж не помогает?
– Какой муж?!
– искренне развеселилась Нюра.
– У меня его сроду не было! На что они сдались мне, алкаши чертовы!
Уборка шла своим ходом. Нюра уже заканчивала постирушку. На табурете в тазу лежали тяжелые жгуты выжатого белья. Нюра вытерла мокрые руки, смахнула пот со лба, разогнулась, осторожненько придерживаясь за трубу отопления, и завернула краны. В ванной повисла тишина. И стали слышны голоса в кухне. Старательно беспечный голос Лины и нервный, срывающийся - Галины Николаевны.
– ...значит, не может дозвониться.
– Ах, Лина, Лина... Поставьте красивую точку! Сколько можно мучиться, два года уже! Он отнимет, исковеркает вашу молодость, он, который ногтя вашего не стоит!
– Неправда! Не надо так говорить о нем!
– Линии голос дрожал и переливался, как последняя дождевая капля на высыхающем оконном стекле.
– Он талантлив, вы знаете, вы сами говорили...
– Плевать на его талант!
– воскликнула Галина Николаевна.
– Он любить не умеет. Разве это мужчина? Это ничтожество... Нет, - забормотала она, нет, я ничего не понимаю больше в жизни, я старая, я выжила из ума... Что такое - любимая женщина приезжает бог знает откуда, с другого конца света, на считанные дни! Да здесь надо с ума сойти, времени счет потерять, нет, я ничего не понимаю...