День в Фонтене-о-Роз
Шрифт:
«Никогда».
«Честное слово?»
«Честное слово Артифаля!»
«Иди, мой брат, и не греши больше».
Я поклонился ему и сделал знак рукой, что он может уйти.
Он как будто минуту колебался; потом, открыв осторожно дверь, исчез.
Я стал на колени и стал молиться за этого человека.
Не успел я еще окончить молитву, как постучали в дверь.
«Войдите», — сказал я, не оборачиваясь.
Кто-то вошел и, видя, что я молюсь, остановился и стал сзади меня. Окончив молитву, я обернулся и увидел Артифаля, стоявшего неподвижно у дверей с мешком под мышкой.
«Вот, —
«Да, и отказываюсь также от остальных двух тысяч».
«А все же данное тобой обещание остается в силе?»
«Еще бы!»
«Стало быть, ты раскаиваешься?»
«Не знаю, раскаиваюсь я или нет, но я не хочу твоих денег, вот и все». И он положил мешок на буфет.
Затем, пристроив мешок, он остановился, словно намереваясь о чем-то попросить, но чувствовалось, что просьбе этой трудно сорваться с его уст. Глаза его как бы спрашивали меня о чем-то.
«Что вы хотите? — спросил я его. — Говорите, мой друг. То, что вы сделали, хорошо; не стыдитесь поступить еще лучше».
«Ты глубоко веришь в Божью Матерь?» — спросил он меня.
«Глубоко».
«И ты веришь, что при ее заступничестве человек, как бы он ни был виновен, может спастись в час смерти? Так вот взамен твоих трех тысяч франков дай мне какую-нибудь реликвию, четки или что другое, чтобы я мог поцеловать их в час моей смерти».
Я снял образок и золотую цепочку, которые моя мать надела мне на шею в день моего рождения и с которыми я с тех пор никогда не расставался, и отдал их разбойнику.
Он приложился губами к образку и убежал.
Целый год я ничего не слышал об Артифале. Он, без сомнения, покинул Этамп и действовал в другом месте.
В это время я получил письмо от моего собрата, викария из Флёри. Моя добрая мать была очень больна и звала меня к себе. Я взял отпуск и поехал к ней.
Полтора-два месяца хорошего ухода и молитв восстановили здоровье моей матери. Мы расстались, я был весел, мать была здорова, и я вернулся в Этамп.
Я приехал в пятницу вечером; весь город был в волнении. Знаменитый вор Артифаль попался около Орлеана. Он был осужден президиальным судом этого города, и после приговора его отправили в Этамп, чтобы повесить здесь, так как все его злодеяния были совершены главным образом в кантоне Этампа.
Артифаля казнили в то же утро.
Вот что я узнал на улице; но, войдя в священнический дом, я узнал еще и нечто другое: женщина из нижней части города приходила накануне утром, то есть как только Артифаля привезли в Этамп на казнь; она раз десять осведомлялась, не приехал ли я.
Настойчивость эта меня не удивила. Я сообщил о своем приезде, и меня ждали с минуты на минуту.
В нижней части города я знал только одну бедную женщину, ставшую только что вдовой. Я решил отправиться к ней раньше даже, чем стряхнул пыль с моих ног.
От дома священника до нижней части города было рукой подать. Правда, пробило уже десять часов вечера; но так как я знал, что несчастная женщина с нетерпением желала меня видеть, то полагал, что мой визит не обеспокоит ее.
Итак, я спустился в предместье и попросил указать мне дом. Так как она считалась святой, никто не осуждал ее за преступления мужа, никто не укорял ее за его позор.
Я подошел к двери. Ставня была открыта, и через оконное стекло я видел бедную женщину на коленях у постели: она молилась.
По движению ее плеч можно было заметить, что она, молясь, рыдала.
Я постучал в дверь.
Она встала и поспешно ее открыла.
«А, господин аббат! — воскликнула она. — Я угадала, что это вы. Когда постучали в дверь, я поняла, что это вы. Увы! Увы! Вы приехали слишком поздно: мой муж умер без исповеди».
«Умер ли он с дурными чувствами?»
«Нет, наоборот. Я убеждена, что он был в глубине души христианином, но он заявил, что не желает видеть другого священника, кроме вас, что хочет исповедаться только вам и что если он не исповедуется перед вами, то будет исповедоваться только перед Божьей Матерью».
«Он вам это сказал?»
«Да, и, говоря это, он целовал образок Богородицы, висевший на его шее на золотой цепочке, и очень просил, чтобы с него не снимали этот образок, уверяя, что если его похоронят с этим образком, то злой дух не овладеет его телом».
«Это все, что он сказал?»
«Нет. Расставшись со мной, чтобы взойти на эшафот, он сказал мне, что вы приедете сегодня вечером, что по приезде вы сейчас же придете ко мне; вот почему я и ждала вас».
«Он вам это сказал?» — спросил я с удивлением.
«Да, и еще он поручил мне передать вам последнюю его просьбу».
«Мне?»
«Да, вам. Он сказал, что, в каком бы часу вы ни приехали, я должна просить… Боже мой! Я не осмелюсь высказать это вам, это было бы слишком мучительно для вас!..»
«Скажите, добрая женщина, скажите».
«Хорошо! Он просил, чтобы вы пошли на Жюстис 5 и там, над его телом прочли за спасение его души пять раз «Pater» 6 и пять раз «Ave» 7 . Он сказал, что вы не откажете мне в этом, господин аббат».
5
Так называли место, где вешали воров и убийц. (Примеч. автора.)
6
«Отче (наш)» (лат.).
7
«Аве (Мария)» (лат.)
«И он прав, я сейчас же пойду туда».
«О, как вы добры!»
Она схватила мои руки и хотела их поцеловать.
Я высвободился.
«Полно, добрая женщина, — сказал я ей, — мужайтесь!»
«Бог посылает мне мужество, господин аббат, я не ропщу».
«Ничего больше он не просил?»
«Нет».
«Хорошо! Если исполнения этого желания достаточно, чтобы душа его нашла покой, то она найдет это успокоение».
Я вышел.
Было около половины одиннадцатого. Стоял конец апреля, северный ветер был еще свеж. Однако небо было прекрасно, особенно для художника; луна плыла среди темных туч, придававших величественный вид всей картине.