День восьмой
Шрифт:
— Мама!..
— А с будущей осени, я думаю, Софи и Констанс начнут опять посещать школу.
Констанс повисла у матери на шее.
— Мама, мамочка! Больше ни у кого на свете нет такой мамы!
— Теперь, Констанс, ступай к себе. Мне нужно поговорить еще кой о чем с твоими сестрами.
Констанс вышла из комнаты. Лили, притворно зевнув, сказала:
— Мама, я очень устала за день. Мне сейчас не хочется разговаривать.
Софи сразу почувствовала, как больно уязвили мать эти слова.
— Знаешь, мама, мне кажется. Лили немного простужена.
Но все смелые планы так планами и остались. Спустя три часа миссис Эшли разбудил чей-то голос, окликавший со из коридора. Она зажгла лампу и отворила дверь. Мистер Малколм, растрепанный, с лихорадочным румянцем, попросил грелку и горчичников. От предложения послать за доктором Гиллизом он отказался. Он знает, что у него, это не в первый раз. «Застудил, видно, печенку». Ему очень больно, но как-нибудь он перетерпит.
Утром доктор Гиллиз все-таки навестил больного. Миссис Эшли подкараулила его внизу у лестницы.
— Что с ним, доктор Гиллиз?
— Ничего серьезного — небольшое расстройство желудка.
— Доктор, я вас прошу, сделайте так, чтобы он как можно скорей убрался отсюда.
— Но…
— Я не верю в эту болезнь. Ничем он не болен, доктор Гиллиз.
— То есть как?
— Помогите мне! Отправьте его в больницу в Форт-Барри, или в лазарет шахтного управления, или просто пусть перебирается в «Иллинойс». Что хотите, только чтобы здесь он не оставался.
— Но у него жар. Небольшой, правда, но есть.
— Свесил голову с кровати и подержал так. Каждому школьнику эта хитрость известна. Доктор Гиллиз, я просила его освободить сегодня комнату, но беда в том, что он влюблен в Лили.
— Вот оно что. Бедный малый… Ладно, миссис Эшли, попробуем взять его измором.
— Доктор Гиллиз, вы ангел.
— Чашку чаю и яблоко на завтрак. На обед бульон с сухарем и на ужин то же самое.
— Спасибо! Спасибо! Только вы это напишите на бумаге — и еще напишите, что ему запрещается вставать. Пусть сидит безвыходно в комнате, мошенник!
Ухаживать за больным поручили Софи. Среди дня Лили пришла его проведать. Мистер Малколм полулежал на постели, облаченный во франтовской шелковый халат. Дверь Лили оставила открытой. Говорила она безлично участливым тоном королевы, навещающей своих раненых воинов. Предложила почитать вслух из Шекспира.
— «…при дворе никаких новостей, сэр, кроме тех, что уже не новы. Я говорю о свержении старого герцога…»
— Мисс Эшли, я знаю отличного преподавателя, который взялся бы учить вас и танцам, и всему, что требуется. Вы можете стать звездой первой величины.
— Поберегите свой голос, мистер Малколм. Если вы не умолкнете, мне придется уйти… «отправились за ним в добровольное изгнание, а тем временем новый правитель богатеет, пользуясь его землями и доходами».
— Лили! Лили! Едем со мной! Мы сделаем парный помер, какого еще не видала Америка. Почему вы не слушаете меня? Двух недель не пройдет, как нас уже станут приглашать для выступлений на банкетах и разных клубных собраниях.
— Хотите, чтобы я ушла, мистер Малколм?
Когда она и в самом деле ушла, с милой улыбкой пожелав ему выздоровления, мистер Малколм в тоске заметался из угла в угол. Вдруг какой-то предмет на комоде привлек его взгляд. Это был большой кусок пирога, прикрытый папиросной бумагой. Он вспомнил, что Лили пришла с сумкой, где были книги. И потом она словно бы наводила порядок в комнате.
На другой день — снова чтение вслух, снова страстные мольбы, а в ответ укоризненные замечания.
— Лили, если вам больше по душе серьезная музыка, я могу познакомить вас с маэстро Лаури. Это лучший преподаватель в Чикаго. Он готовит певцов для оперной сцены. Ручаюсь, вам он будет давать уроки бесплатно.
— Вы слишком волнуетесь, мистер Малколм, придется мне уйти.
— Лили, если только вы захотите, начнете сразу же зарабатывать деньги пением в церкви. Я сам это делал, а что я такое в сравнении с вами!
— Успокойтесь, прошу вас.
— Не могу я успокоиться. Я люблю вас, Лили. Я люблю вас.
— Мистер Малколм!
Он соскользнул на пол. Судорожно вцепился в коврик ногтями.
— Скажите, как я могу вам помочь Скажите хоть что-нибудь по-человечески. Вы вчера принесли мне пирог. Вы понимаете, почему я остался здесь. Поедем в Чикаго. В этом Коултауне вас ждет медленное увядание.
Она смотрела на него с немым любопытством. Она не знала еще, что она великая актриса, что ей дано постичь тайну поведения человека в критических обстоятельствах и что воплощать постигнутое перед зрителями станет делом всей ее жизни. Не торопясь, она сунула руку в сумку и достала кусок самого вкусного яблочного пирога, когда-либо испеченного в южном Иллинойсе.
— До свиданья, мистер Малколм. Поправляйтесь.
Десятью минутами позже Лили снова шла по Главной улице Коултауна. Под мышкой она посла туфли, завернутые в бумагу. Был час, когда на улицах особенно много пароду. Лили то и дело кланялась встречным, слегка улыбаясь при виде их озадаченных физиономий. Она зашла на почту, постояла в задумчивости перед портретом отца на розыскной афише. Потом пошла дальше, к мастерской Порки. Тот нимало не удивился ее появлению.
— Порки, денег у меня нет. Но я с вами расплачусь немного позднее. Можете вы починить эти туфли так, чтобы они не развалились в ближайшие месяцы? Постарайтесь, пожалуйста. И вы мне их отдадите в пятницу в «Вязах», хорошо?
От Порки она направилась в другой конец улицы, к дому, где в верхнем этаже жила мисс Дубкова. Мисс Дубкова ползала на коленях пород манекеном, выравнивая подол платья.
— А-а, Лили!
— Мисс Дубкова, я решила бежать с мистером Малколмом в Чикаго.
Мисс Дубкова встала с колен — медленно, но без натуги.
— Время чай пить, — сказала она. — Присаживайся к столу.
Лили терпеливо ждала. Наконец, когда были сделаны первые глотки, мисс Дубкова кивнула в знак, что готова слушать.