Деньги пахнут кровью
Шрифт:
— Мать, а чего это папаша такой буйный сегодня?
— Какой папаша? — недоумевает она, а потом в глазах мелькает искорка понимания, — а ты о Пашке что ли? Чудно, раньше ты его папашей никогда не называл.
«Понятно, скорее всего, отчим. Надо фотки посмотреть старые, чтобы понимать, что к чему».
— Ладно, мамуль, пойду я, на улицу, продышаться хочу. Закис в больнице совсем.
— Миш ты же не ел ничего. Давай я макароны разогрею, поешь и пойдешь, — предлагает родительница.
— Не, ма, я потом. На свежий воздух хочу.
— Иди, — матушка растеряно смотрит на меня, — только со своими дружками
— Опять двадцать пять. Мам, я же обещал. Сколько раз можно из пустого в порожнее переливать?
— Хочется тебе верить, — вздыхает родительница, — Ладно, поживем-увидим, а пока вот, возьми.
Она снова достает свою кошелку, роется в ней и протягивает зеленоватую «трешку».
— Вот тебе на сигареты там или ещё что-нибудь. Больше дать не могу, Пашка много денег пропил, — вздыхает матушка.
— А это квартира Пашкина?
— Миша, что за вопросы? — сердится мать, — Мы с ним пять лет назад жить начали. Он с деревни в Москву приехал, в общежитии жил.
— Так может это сокровище того? Обратно в общежитие отправить? — интересуюсь у мамы, — Зачем нам такие приключения?
— Да что ты такое говоришь? — бормочет женщина, — Как его выгнать? Живой человек всё-таки.
— И вообще он хороший, когда трезвый, — неуверенно добавляет она.
— Все мы хорошие, когда спим зубами к стенке. Но учти, будет продолжать пьянствовать и на тебя руку поднимать, обратно в общежитие отправится или в свою деревню, мне без разницы, — сообщаю матери.
— Михаил я тебя не узнаю, — женщина тревожно смотрит на меня, — Ты же недавно сам выпивал и бухал с Пашкой, а теперь так говоришь.
— Мам, только не начинай, а? Я же тебе обещание дал, теперь у меня и у тебя будет новая жизнь, вот увидишь.
— Дай-то бог, — шепчет мама, крестится и вдруг притягивает меня и целует, — Мишенька, я так хочу, чтобы это было правдой.
— Вот увидишь. Так и будет
По впалой щеке женщины ползет прозрачная слезинка. Вытираю её подушечкой пальца. Прижимаю маму к себе. Она порывисто обнимает меня, всхлипывая.
— Мамуль, выше голову. Я же сказал, всё будет хорошо.
Когда родительница немного успокоилась и вручила мне ключи от комнаты и квартиры, пошел прогуляться. Пробежался вниз по ступенькам, с интересом рассматривая надписи на стенах. «Витя + Маша = Любовь».
«Банальщина».
Взгляд скользнул ниже.
Знаменитое слово из трех букв, обозначающее мужской орган для размножения. Сурово и кратко. Что автор хотел этим высером добиться? Демонстрировал зачатки грамотности, знание анатомии человека или умение складывать слова из трех букв? Это науке неизвестно. Печально, что таких неандертальцев много.
О, а ниже уже другая надпись из пяти букв. Уже об особенностях женской физиологии.
Как там у Высоцкого? «В общественных парижских туалетах есть надписи на русском языке». А у нас почти каждый подъезд хрущевки или коммуналки как общественный туалет. Заплеванный, измазанный в каком-то дерьме. Окурки повсюду валяются, мусор рассыпан. Нет, надо отсюда потихоньку сваливать, куда-то в более приличное место. Созерцание настенных испражнений существ, считающих себя разумными, оскорбляет мой тонкий эстетический вкус. Нет, я корчу из себя рафинированного
Разглядывая творчество народных масс, не намного опередивших обезьян в процессе эволюции, подхожу к выходу на улицу.
Толстая деревянная дверь со скрипом распахивается, выпуская меня во двор. Вдыхаю полной грудью бодрящий весенний воздух. Середина мая 1986 года. Деревья начинают зеленеть, солнце теплое и ласковое, легкий ветерок дарит ощущение свежести и прохлады. Наслаждаюсь каждым мгновением своей новой жизни. Во дворе полно народу. Подростки отжимаются на брусьях, подтягиваются на турниках. Пацанва с хохотом гоняет мяч. Малышня бегает на детской площадке с визгом съезжает с горки, копается в песочнице, деловито стоя пасочками дома и замки.
За ними наблюдает стайка молодых мамаш и старушек, рассевшихся на скамейках площадки и у подъездов.
— Здорово, Елизар.
Поворачиваюсь на голос. Ко мне подходит невысокий худой паренек с хитрыми глазами. Коричневые брюки, клетчатая рубашка, кепочка по блатной моде, надвинутая на глаза.
— Здорово, — отвечаю я.
Обмениваюсь с парнем рукопожатием. Рука у него оказывается неожиданно крепкой.
— А базарили, ты коньки отбросил. Мотыль, ботали, тебе перо в грудак засадил и когда скорая приехала, ты уже отходил. Зуб давали, — парень с интересом рассматривает мою грудь.
— Врали, — спокойно отвечаю я. — Видишь, стою же перед тобой. Рано похоронили.
— Ага, — соглашается он, — получается, Серый и Кацо балаболами оказались.
— Выходит так.
И тут мой взгляд зацепился за выходящую из арки девушку и прилип к ней. Незнакомка была чудо как хороша. Распущенные волосы белоснежной волной рассыпались по плечам, аккуратный вздернутый носик, пухлые алые губки, большие синие глаза в которых можно утонуть, «светящаяся» чистая кожа. Личико с тонкими чертами лица, длинные изящные ножки, тоненькая талия, которую можно визуально обхватить ладонями и высокая вызывающе торчащая под футболкой грудь. Девушка была одета в потертые синие джинсы «Левис», на ножках красовались легкие небесно-голубые мокасины, а на футболке разноцветными буквами светился лозунг хиппи «Make love, not war!». Девчонка была похожа на самую красивую блондинку советского кино Ирэн Азер, как родная сестра.
Девчонка заметила мой взгляд, насмешливо фыркнула и повернулась ко мне.
— Чего смотришь, Мишка? Денег на водку хочешь попросить? Извини, алкашам не подаю.
Глава 4
— А с чего ты взяла, что я алкаш? — насмешливо смотрю на девушку.
— Да по тебе видно, — дерзко отвечает блондинка, — И вообще…
Красотка пренебрежительно машет рукой и отворачивается. Похоже, она здесь кого-то ждет.
— То есть ты оцениваешь человека по внешним признакам? — ухмыляюсь я.