Деникин. Единая и неделимая
Шрифт:
Следующим его «предсмертным» шагом было освобождение быховцев (в тюрьме к тому моменту оставалось всего пять генералов — Корнилов, Деникин, Лукомский, Романовский и Марков, остальных выпустили в ходе следствия), заметив, что «этим распоряжением я подписал себе смертный приговор».
Утром 19 ноября на паровозе из Могилева в Быхов прибыл начальник оперативного отдела Ставки Генерального штаба полковник Павел Кусонский (однокашник Деникина) с докладом к Корнилову:
«Через четыре часа Крыленко приедет в Могилев, который будет сдан Ставкой без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов».
Этого
Утопия, конечно, 1500 верст по территории, контролируемой большевиками, при плохой погоде, бескормице, без медицинской помощи, при весьма вероятных боестолкновениях и пр. Но иначе «человек с сердцем льва» не мог.
На квартире коменданта Быхова подполковника Эрхардта генералы переоделись. Эстет Романовский сменил генеральскую «змейку» на погоны прапорщика инженерных войск; театрал Марков нацепил солдатский мундир и мигом превратился в столь аутентичного «товарища», что сплевывал сквозь зубы и ходил вразвалочку, словно одесский биндюжник; Лукомский сбрил усы и бороду, надев штатское и став чопорным «немецким колонистом»; Деникин, вспомнив детство золотое, раздобыл у поляков документы на имя «помощника начальника 73-го перевязочного отряда Александра Домбровскаго».
Кусонский предложил подвезти двоих на паровозе, больше места не было. Деникин галантно уступил Маркову и Романовскому, которые уехали в Киев. Лукомский (истинный штабист) в полушубке и темных очках поехал не от, а навстречу крыленковцам, на Смоленск, мудро рассудив, что как раз там его ловить никто не будет. В Витебске, чтобы не быть узнанным, ему пришлось за 25 рублей ночевать в публичном доме (владелица взяла с него больше, ибо тот отказался от услуг ее подопечных). В поезде генерал чуть не замерз на 10-градусном морозе, стоя на тормозной площадке (мест в вагоне не было). Чтобы не окоченеть, пробился в туалет, где уже расположились две дамы. Так втроем они и доехали в клозете до Смоленска.
На вокзале в Орше он встретился с поездом карателей, которые «как своему» рассказали штатскому господину, что едут «кончать контру» в Ставку. Там же Лукомский увидел занятную картину — пьяный офицер сидел между двумя еще более пьяными матросами, один из которых запрокидывал ему голову, а второй заливал в рот из бутылки водку. Пролетарская революция, о которой столько говорили большевики, свершилась!
Генерал Деникин в Быхове пошел на станцию и выяснил, что ближайший поезд на Ростов-на-Дону отходит только через пять часов, купил билет и, чтобы не обращать на себя внимания, решил переждать в штабе польской дивизии. Там он встретил подпоручика Любоконского, который тем же поездом собирался ехать в отпуск к своим родным. Говорил с ним по-польски, чем и сумел не привлечь к себе внимание. Затем расстался с «земляком», ехал в поезде на третьей полке с двадцатью хмельными солдатами в купе. Буйное воинство
При проверке документов генерал сжимал в кармане пальто револьвер. Рассчитывал в плен не сдаваться. Уже в Новочеркасске выяснилось, что револьвер был неисправный…
В Харькове нос к носу столкнулся с Романовским и Марковым, который играл роль денщика «прапорщика». На остановках «денщик» безропотно бегал за кипятком для чая. Доехали вместе в битком набитом купе до Ростова без приключений.
В Быхове оставался один мятежный бывший Главковерх. Караул георгиевцев получил распоряжение из Ставки об освобождении узника, сочувственно покивал — с богом, мол. Корнилов расчувствовался, поблагодарил за отличное несение службы и выдал из походной казны 2 тысячи рублей служивым. Караульные офицеры тут же выразили желание идти с генералом на Дон.
В ночь на 20 ноября Корнилов построил во дворе монастыря текинцев. Рослые русские и среднеазиатские красавцы в малиновых шароварах и шелковых малиновых кушаках с серебряным бичаком-кинжалом за поясом и кривой клыч-саблей на поясе, в традиционных огромных папахах-телпеках, сделанных из шкуры целого барана, от тяжести которой под вечер ломило голову, ели любимого командира глазами. Рядом пляшущие аргамаки с золотыми и серебряными налобниками. Корнилова, чуть ли не единственного генерала царской армии, прекрасно знавшего туркменские обычаи и владевшего их языком, они обожали.
Генерал обратился к текинцам с краткой речью о цели похода, попутно послав анафему Керенскому («его Бог наказал и еще накажет»). Солдаты охотно хохотнули и взбодрили озябших коней. Корнилов легко взлетел в маленькое казачье седло, широко перекрестился и махнул рукой. Аршш!
В час ночи мерный топот разбудил спящий Быхов: четыре эскадрона и небольшой обоз (400 всадников и 24 офицера) перешли по мосту через Днепр и скрылись в снежной мгле.
В это время растерзанный карателями труп генерала Духонина уже лежал под вагоном в Ставке. Радостные «братишки» кровавыми штыками вписали в Историю термин «отправить в штаб к Духонину».
КОЛЫБЕЛЬ БЕЛОЙ ГВАРДИИ
Увы, в первом походе будущей Белой Армии не было ничего пафосного и романтического. Скорее, традиционный для армии кавардак. Уже через несколько дней выяснилась полная неподготовленность к походу, в первую очередь самого командира Текинского полка полковника Николая фон Кюгельгена. Хотя, справедливости ради, следует заметить, что текинцами командовал не столько он, сколько сам Корнилов, после стольких дней подготовки так и не сумевший обеспечить веривших в него, как в Бога, подчиненных внятным планом действий.
У штаба не оказалось ни карт, ни врача, ни фельдшера, ни ветеринара и ни одного перевязочного пакета. Не запаслись и достаточным количеством денег, продовольствия, боеприпасов, теплой одежды, коней не успели перековать. Не были отработаны в итоге ни основной, ни запасные маршруты с учетом того, что большевистские формирования не сомневались, что Корнилов будет пробиваться на Дон, и обязательно должны были воспрепятствовать этому.
Получается, что вся «тщательная подготовка к походу», о которой в мемуарах писали почти все быховцы, оказалась лишь плодом воображения и темой для многочисленных, но бесплодных дебатов «подСтавки».