Денис Давыдов
Шрифт:
Ночь прошла в ожидании.
Во тьме хорошо были видны от города распаленные на дальних холмах костры. Молодцы, казачки, постарались: по огням можно было наверняка предположить, что там на бивуаках остановился, по крайней мере, трехтысячный отряд...
Едва ободняло, Давыдов послал к военному неприятельскому коменданту парламентера и приказал ему объявить французам о прибытии крупных сил конницы и пехоты, которые в случае срыва переговоров уже изготовлены к штурму. Генерал Дюрют, командующий гарнизоном, разом поскучнел.
К тому же французов, видимо, всерьез озаботила и начатая Орловым переправа на левый берег. Опасаясь обхода, генерал Дюрют сразу
На следующий день у ворот укрепления выстроился вражеский гарнизон. В соответствии с обговоренными заранее условиями неприятельские стрелки отдали честь русским воинам и вскинули ружья «на караул» при барабанном бое, после чего с весьма постными лицами двинулись в сторону Старого города.
Стечение народа было невероятным. Главная улица, по которой следом за уходящим гарнизоном ехал русский конный отряд, с обеих сторон кипела ликующими людскими толпами. Изо всех окон двух- и трехэтажных домов торчали головы любопытных. Не умолкая, гремели крики: «Ура, Александр!», «Ура, Россия!».
Гордо поднятое лицо Давыдова пылало румянцем счастья.
Впрочем, счастье это продолжалось отнюдь не долго. Когда Денис, воспользовавшись переходом на левый берег Михаила Орлова, намеревался уже ринуться вперед и захватить заодно и Старый город, на него темнее грозовой тучи пал Винценгероде собственной персоной. Узнав из донесения Ланского, что Давыдов победоносно вступил в Дрезден, он оставил свои войска где-то на марше и примчался сюда на взмыленных почтовых. Командующий авангардом был взбешен до пены на узких жестких губах. Столицу Саксонии он, конечно, помышлял занять лично, своей особой и уже готовился про себя к сочинению пышной реляции на имя государя и принятию после этого великих и богатых монарших милостей.
Барон Фердинанд Федорович Винценгероде был типичным космополитом и менял подданства, как перчатки. Про него было известно, что поначалу он служил в Гессен-Кассельском войске майором. В 1797 году принят тем же чином в российскую службу с назначением в адъютанты к великому князю Константину. Менее чем через год неизвестно за какие заслуги произведен сразу в полковники. Затем после какой-то темной истории уехал за границу и объявился в австрийской службе. В 1801 году возвратился в Петербург и снова принят в русскую армию, уже в чине генерал-майора с назначением в генерал-адъютанты. После Аустерлица оставил Россию и возник при австрийском генеральном штабе. В начале 1812 года снова облачился в русский мундир, уже при генерал-лейтенантских эполетах. Наполеон по его рождению считал оборотистого барона своим подданным, император Франц I, разумеется, своим, а Александр I, соответственно, — своим... А истинной же покровительницей Фердинанда Федоровича была совсем иная государыня, которой он всегда оставался преданным до самозабвения, — Ее Величество Выгода.
«Если, думал я, если точно Винценгероде метит сам на Дрезден, то какова должна быть злоба его на меня!..» — вспоминал впоследствии Денис Давыдов в своих записках.
Гроза грянула страшная. И по начальственному грому, и по своим последствиям.
С белым и перекошенным от неописуемой ненависти лицом Винценгероде обвинил Давыдова сразу в трех смертных грехах: как он осмелился без позволения подойти к Дрездену,
Давыдов сколь можно спокойнее попытался привести веские доводы в свое оправдание. Он ответил, что предпринял занятие Дрездена по разрешению своего непосредственного начальника генерала Ланского. Относительно же строжайшего запрета вступать в переговорные сношения с неприятелем Денис, конечно, сказал, что о таковом никогда не слышал, наоборот, за подобное же взятие Гродны, тоже по договоренности с неприятелем и с оформлением перемирия, он благоволением светлейшего князя Кутузова-Смоленского был жалован кавалером ордена Святого Владимира 3-й степени.
Винценгероде и слушать ничего не хотел.
— Вы забыли, что не один воюете с Наполеоном! Вы свершили тягчайшее военное и государственное преступление, пойдя на сговор с неприятелем. Как сие можно! Развели в армии партизанщину, будь она проклята!..
Он тут же строжайше потребовал, чтобы Давыдов сдал свой отряд подполковнику Пренделю и отправился немедленно в главную квартиру.
— Ищите, если сможете, там к себе снисхождения. Я же вас более под своим началом не потерплю!.. Да, и не смейте никого из бывших своих подчиненных, — генерал сделал особый упор на слове «бывших», — брать с собою в сопровождение. Я воспрещаю! Прощайте!
«Кто когда-нибудь отрываем был от подчиненных своих, — писал с не остывшим даже через годы чувством горечи и обиды Денис Давыдов, — с которыми так долго разделял он и голод, и холод, и радость, и горе, и труды, и опасности, — тот поймет волнения души моей при передаче моей партии во власть другого. От Бородинского сражения до вступления в Дрезден я сочетал свою судьбу с ее судьбою, мою жизнь с ее жизнию... Пятьсот человек рыдало, провожая меня».
С готовностью сопровождать Давыдова вызвался Александр Алябьев, несмотря на строгий запрет Винценгероде.
В главной квартире, которая размещалась в эту пору в Калише, Давыдов явился прямо к начальнику штаба обеих союзных армий39 князю Петру Михайловичу Волконскому и подробно изложил ему все свои приключения с занятием Дрездена. Показал, конечно, копии с рапортов и служебных предписаний и прочие оправдательные бумаги. Тот немедленно пошел со всеми обстоятельствами дела к Кутузову. А больной светлейший, в свою очередь, не отлагая ни минуты, обратился к государю. Александр I, кстати, уже получивший настоятельное ходатайство Винценгероде о предании полковника Давыдова военному суду за своевольство и неисполнение приказа командира, надо отдать ему должное, рассудил всю эту историю безо всякой строгости:
— Как бы то ни было, однако победителей не судят, — изрек он глубокомысленно.
На сем дело само собою и прекратилось.
В Калише отслужили благодарственный молебен с пушечной пальбой — в честь взятия Дрездена.
Об этом событии официально было обнародовано так:
«Генерал Винценгероде доносит из Бауцена, что Нейштадт, или часть Дрездена, по правую сторону Эльбы, занят его войсками».
О Давыдове, конечно, не говорилось ни слова.
«Однако на другой день светлейший прислал за мною, — вспоминал Денис, — излился передо мною в извинениях, осыпал меня ласками и отправил обратно к Винценгероду с предписанием ему возвратить мне ту самую партию, которая была у меня в команде. Я ему был благодарен. Он не мог сделать более: власть его уже была ограничена».