Денискины рассказы: о том, как всё было на самом деле

Драгунский Виктор Юзефович

И тут ее позвали к телефону, и она вышла в коридор.

А я очень обрадовался, что мама так здорово придумала. И я устроил мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней было об него тренироваться и развивать силу удара.

Он сидел передо мной такой шоколадный, но здорово облезлый, и у него были разные глаза: один его собственный – желтый стеклянный, а другой большой белый – из пуговицы от наволочки; я даже не помнил, когда он появился. Но это было не важно, потому что мишка довольно весело смотрел на меня своими разными глазами, и он расставил

ноги и выпятил мне навстречу живот, а обе руки поднял кверху, как будто шутил, что вот он уже заранее сдается…

И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-давно я с этим мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой, и нянькал его, и сажал его за стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я его чем-нибудь перемазывал, хоть той же кашей или вареньем, такая забавная милая мордочка становилась у него тогда, прямо как живая, и я его спать с собой укладывал, и укачивал его, как маленького братишку, и шептал ему разные сказки прямо в его бархатные тверденькие ушки, и я его любил тогда, любил всей душой, я за него тогда жизнь бы отдал. И вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый лучший друг, настоящий друг детства. Вот он сидит, смеется разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара…

– Ты что, – сказала мама, она уже вернулась из коридора. – Что с тобой?

А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от мамы, чтобы она по голосу или по губам не догадалась, что со мной, и я задрал голову к потолку, чтобы слезы вкатились обратно, и потом, когда я скрепился немного, я сказал:

– Ты о чем, мама? Со мной ничего… Просто я раздумал. Просто я никогда не буду боксером.

Гусиное горло

Когда мы сели обедать, я сказал:

– А я сегодня в гости пойду. К Мишке. На день рождения.

– Ну да? – сказал папа. – Сколько же ему стукнуло?

– Девять, – ответил я. – Ему девять лет, папа, стукнуло. Теперь десятый год пошел.

– Как бежит время, – вздохнула мама. – Давно ли он лежал на подоконнике в ящике от комода, а вот пожалуйте, уже девять лет!

– Ну что ж, – разрешил папа, – сходи, поздравь юбиляра. Ну-ка, расскажи, а что ты подаришь своему дружку в этот памятный день?

– Есть подарочек, – сказал я, – Мишка будь здоров обрадуется…

– Что же именно? – спросила мама.

– Гусиное горло! – сказал я. – Сегодня Вера Сергеевна гуся потрошила, и я у нее выпросил гусиное горло, чтобы Мишке подарить.

– Покажи, – сказал папа.

Я вытащил из кармана гусиное горло. Оно было уже вымытое, очищенное, прямо загляденье, но оно было еще сыроватое, недосушенное, и мама вскочила и закричала:

– Убери сейчас же эту мерзость! Ужас!

А папа сказал:

– А зачем оно нужно? И почему оно скользкое?

– Оно еще сырое. А я его высушу как следует и сверну в колечко. Видишь? Вот так.

Я показал папе. Он смотрел внимательно.

– Видишь? –

говорил я. – Узкую горловину я всуну в широкую, брошу туда горошинок штук пять, оно когда высохнет, знаешь как будет греметь! Первый сорт!

Папа улыбнулся:

– Ничего подарочек… Ну-ну!

А я сказал:

– Не беспокойся. Мишке понравится. Я его знаю.

Но папа встал и подошел к вешалке. Он там порылся в карманах.

– На-ка, – он протянул мне монетки, – вот тебе немного деньжат. Купи Мишке конфет. А это от меня добавка. – И папа отвинтил от своего пиджака чудесный голубой значок «Спутник».

Я сказал:

– Ура! Мишка будет на седьмом небе. У него теперь от меня целых три подарка. Значок, конфеты и гусиное горло. Это всякий бы обрадовался!

Я взял гусиное горло и положил его на батарею досушиваться. Мама сказала:

– Вымой руки и ешь!

И мы стали дальше обедать, и я ел рассольник и потихоньку стонал от удовольствия. И вдруг мама положила ложку и сказала ни с того ни с сего:

– Прямо не знаю, пускать его в гости или нет?

Вот тебе раз! Гром среди ясного неба!

Я сказал:

– А почему?

И папа тоже:

– В чем дело-то?

– Он нас там опозорит. Он совершенно не умеет есть. Стонет, хлебает, ложкой везет… Кошмар!

– Ничего, – сказал я. – Мишка тоже стонет, еще лучше меня.

– Это не оправдание, – нахмурился папа. – Нужно есть прилично. Мало тебя учили?

– Значит, мало, – сказала мама.

– Ничему не учили, – сказал я. – Я ем как бог на душу положит. И ничего. Довольно здорово получается. А чему тут учить-то?

– Нужно знать правила, – сказал папа строго. – Ты знаешь? Нет. А вот они: когда ешь, не чавкай, не причмокивай, не дуй на еду, не стони от удовольствия и вообще не издавай никаких звуков при еде.

– А я не издаю! Что, издаю, что ли?

– И никогда не ешь перед обедом хлеб с горчицей! – воскликнула мама.

Папа ужасно покраснел. Еще бы! Он недавно съел перед обедом, наверное, целое кило хлеба с горчицей. Когда мама принесла суп, оказалось, что у нее уже нет хлеба, папа весь съел, и мне пришлось бежать в булочную за новым. Вот он теперь и покраснел, но промолчал. А мама продолжала на него смотреть и все говорила беспощадным голосом. Она говорила как будто бы мне, но папе от этого было не по себе. И мне тоже. Мама столько наговорила, что я просто ужаснулся. Как же теперь жить? Того нельзя, этого нельзя!

– Не роняй вилку на пол, – говорила мама. – А если уронил, сиди спокойно, не становись на четвереньки, не ныряй под стол и не ползай там полчаса. Не барабань пальцами по столу, не свисти, не пой! Не хохочи за столом! Не ешь рыбу ножом, тем более если ты в гостях.

– А это вовсе не рыба была, – сказал папа, и лицо у него стало какое-то виноватое, – это были обыкновенные голубцы.

– Тем более. – Мама была неумолима. – Еще чего придумали, голубцы – ножом! Ни голубцы, ни яичницу не едят ножом! Это закон!