Денискины рассказы: о том, как всё было на самом деле
Шрифт:
Я сказал:
– Окрестности озирать?
Она улыбнулась:
– Никакие не окрестности! А за тобой присматривать.
Я сказал:
– А как?
– А очень просто! – сказала мама. – Я изобрела и сконструировала подзорную трубу для родителей, вроде подзорной трубы для моряков, только гораздо лучше.
Папа сказал:
– Ты объясни, пожалуйста, популярно, в чем тут дело, какие принципы положены в основу изобретения, какие проблемы оно решает, ну, и так далее. Прошу!
Мама встала у стола, как учительница у доски, и заговорила докладческим голосом:
– Теперь, когда я буду уходить из дому, я всегда буду видеть тебя, Денис. Я могу удаляться от дома на расстояние от пяти до восьми километров, но чуть я почувствую, что давно тебя не видела и что мне интересно, что ты сейчас вытворяешь, я сразу – чик! Направляю свою трубу в сторону нашего дома – и готово! – вижу тебя во весь рост.
Папа сказал:
– Отлично! Эффект Шницель-Птуцера!
Тут я немножко оторопел. Я никогда не думал, что мама может изобрести такую штуку. Ведь такая с виду худенькая, а смотри-ка! Эффект Шницель-Птуцера!
Я сказал:
– А как же, мама, ты будешь знать, где наш дом?
Она ответила, нисколько не задумываясь:
– А у меня в трубе сидит компасный магнит. Он всегда показывает на наш дом.
– Реакция Бабкина-Няньского, – сказал папа.
– Совершенно верно, – продолжала мама. – Таким образом, если ты, Денис, заберешься на забор или еще куда, это мне сразу будет видно.
Я сказал:
– А там у тебя что? Экран, что ли?
Она ответила:
– Конечно. Помнишь зеркальце? Оно отбрасывает твое изображение прямо мне внутрь головы. Я сразу вижу, стреляешь ты из рогатки или просто так мяч гоняешь, безо всякого смысла.
– Обыкновенный закон Кранца-Ничиханца. Ничего особенного, – проворчал папа и вдруг, оживившись, спросил: – Прости, прости, пожалуйста, я перебью тебя. Один вопросик можно?
– Да, задавай, – сказала мама.
– Твоя подзорная труба что, она работает на электричестве или на полупроводниках?
– На электричестве, – сказала мама.
– О, тогда я тебя предупреждаю, – сказал папа, – ты берегись замыканий. А то где-нибудь замкнет, и у тебя в мозгах произойдет вспышка.
– Не произойдет, – сказала мама. – А предохранитель на что?
– Ну, тогда другое дело, – сказал папа. – Но ты все-таки поглядывай, а то, знаешь, я буду волноваться.
Я сказал:
– Ну, а ты можешь сделать такую штуку для меня? Чтобы и я мог за тобой присматривать?
– А это зачем? – снова улыбнулась мама. – Я-то уж наверняка не полезу на забор!
– Это еще неизвестно, – сказал я, – может быть, на забор ты и не станешь карабкаться, но, может быть, ты за машины цепляешься? Или скачешь перед ними, как коза?
– Или с дворниками дерешься? И вступаешь в пререкания с милицией? – поддержал меня папа и вздохнул: – Да, жалко, нет у нас такой машинки, чтобы нам за тобой наблюдать…
Но мама показала нам язык:
– Изобретено и выполнено в единственном экземпляре, что, взяли? – Она повернулась ко мне: – Так что знай, теперь я все время держу тебя под своим неусыпным контролем!
И я подумал, что при таком изобретении у меня начинается довольно кислая жизнь. Но ничего не сказал, а кивнул и потом пошел спать. А когда проснулся и стал жить, то понял, что для меня наступили черные дни. При мамином изобретении получалось, что моя жизнь превращается в сплошное мучение. Вот, например, сообразишь, что Костик за последнее время уж очень разнахалился и самая пора ему как следует накостылять по шее, а вот не решаешься, так и кажется, что подзорная мамина труба уставилась тебе прямо в спину. И наподдать Костику как следует просто невозможно в таких условиях. Я уж не говорю о том, что я вовсе перестал ходить на Чистые пруды, чтобы ловить там себе головастиков полные карманы. И вся моя счастливая, веселая прежняя жизнь теперь стала запретной для меня. И так тоскливо тянулись мои дни, что я таял, как свеча, и места себе не находил. И дело, уж наверное, просто приближалось к печальному концу, как вдруг однажды, когда мама ушла, я стал искать свою старую футбольную камеру, и в ящике, где у меня хранится всякая утильная хурда-бурда, я вдруг увидел… мамину подзорную трубу! Да, она лежала среди прочего мусора, какая-то осиротелая, облупившаяся, тусклая. По всему было видно, что мама уже давно ею не пользуется, что она про нее и думать-то забыла. Я схватил ее и расковырял поскорее, чтобы взглянуть, что у нее там внутри, как она устроена, но, честное слово, она была пустая, в ней ничего не было. Пусто, хоть шаром покати!
Только тут я догадался, что эти люди обманули меня и что мама ничего не изобрела, а просто так, пугала меня своей ненастоящей трубой, и я, как доверчивый дурачок, верил ей, и боялся, и вел себя как приличный отличник. И от этого всего я так обиделся на весь свет, и на маму, и на папу, и на все эти дела, что я выбежал сразу во двор как угорелый и затеял там великую срочную драку с Костиком, и с Андрюшкой, и с Аленкой. И хотя они втроем прекрасно меня отлупили, все равно настроение у меня было отличное, и после драки мы все вчетвером лазали на чердак и на крышу, а потом карабкались на деревья, а потом спустились в подвал, в котельную, в самый уголь, и извозились там просто до умопомрачения. И все это время я чувствовал, что у меня словно камень с души свалился. И хорошо было, и свободно на душе, и легко, и весело, как на Первое мая.
…Во дворе
Когда мы жили с бабушкой, я не гулял во дворе. Потому что это был на самом деле не двор, а такой как будто внутренний переулок, по которому часто ездили грузовики. И там не было ни газона, ни скамеечек, ни песочницы.
Гулять меня водили на Чистые Пруды – так назывался бульвар, хотя пруд был всего один – зато очень большой, с лебедями. Широкие аллеи, скамейки, деревья – там хорошо было играть или просто бегать.
На Чистопрудном бульваре происходит действие рассказа «Шляпа гроссмейстера» – когда Дениска выуживает из воды шляпу незнакомого дяденьки. Конечно, на самом деле ничего этого не было. Тем более что меня на Чистые Пруды одного не отпускали. Считалось, что я был еще маленький, а там надо было переходить улицу и вдобавок – трамвайные пути.
А зато на новой квартире, на улице Грановского, был не двор, а просто сказка.
Сейчас расскажу почему.
Дом состоял из трех корпусов. Два выходили на улицу, между ними был красивый чугунный забор.
Ажурные ворота и калитка. Рядом с калиткой – будка охраны. Всех жильцов охранники знали в лицо и только кивали: «Здравствуйте… Здравствуйте».
Моя мама рассказывала, что раньше, когда она была маленькая, ворота были глухие. У нее была подруга, девочка по имени Венера, грузинка. Она умела изображать хриплый гудок автомобиля. Подходила к воротам, подносила ко рту ладони трубочкой и громко крякала: «Хрё-хрёёё!» Так крякал «Хорьх» народного комиссара обороны маршала Ворошилова.
Охранник бежал открывать ворота. А там никого, только девчонки удирают.
Наверное, поэтому глухие ворота заменили ажурными – такими же, как старинный забор.
– За забором был сад с фонтаном и скамеечками. За садом был еще один, самый большой корпус – его парадные подъезды выходили в сад. Весь дом сзади был окружен высокой кирпичной стеной. Между этой стеной и домами был широкий и довольно длинный полукруглый проулок, туда выходили двери черных лестниц.