Депрессия, роботы и один велосипед – 2
Шрифт:
У самого Жозефа есть точно такой же разъём, но он даже не хочет о нём вспоминать. И правильно: в те годы, когда мы просверлили себе по отверстию в черепе, мы не получили ничего, кроме дурных галлюцинаций, послеоперационной боли и ночных кошмаров. Жозефу и в голову бы не пришло пытать счастья ещё раз. Если розовая ткань его мозга (которая, если подумать пару секунд, и есть Жозеф), не хочет дружить с кремнием, то пусть остаётся при своём. Однако такой неугомонный тип как Мерсье будет продолжать насиловать себя и свой мозг (что как мы выяснили – одно и то же), и Жозеф это знает.
Но не знает,
Ему, конечно, неважно – зачем. Жан Мерсье как и любой другой человек имеет отверстия в теле. В случае с Мерсье – ненасытные. Это так отвратительно, что даже я начинаю думать о себе в третьем лице. Для моего рта нет слишком вкусной еды и достаточно изысканного вина. Для моих ноздрей нет слишком хорошего парфюма, для моих ушей недостаточно Моцарта, и не существует (я, конечно, иногда изменял Шарлотте, но немного – всего двенадцать раз) слишком красивых женщин для моих глаз.
Не мог я оставить в покое и ещё одно отверстие, которое есть не у всех, а только у самых лихих: разъём на затылке. Осталось прибавить два к двум и получить четыре. Разъём нулевых годов штука крайне громоздкая по меркам нервных клеток. Склонная к воспалению и отторжению, капризная и ненадёжная, как французская пресса. Конечно, все эксперименты по подключению должны проводиться в клинике.
И, конечно, раз уж Мерсье каждую неделю отправляется на истязания, то приз будет лакомый, не так ли? Политик с двойным мозгом – это больше, чем политик. А может, у меня появились не только политические амбиции, но и задумка романа? В любом случае, очевидно, приз достаточно лакомый, чтобы обманывать окружающих, в том числе жену. Тут мнения у Шарлотты и Жозефа расходятся. Жозеф думает, что моя любовница – нейрохирургия.
Шарлотта думает, что я раз в неделю встречаюсь со шлюхами.
Она ждёт меня в холле. Я делаю комплимент её новым серёжкам, она улыбается, как ребёнок и замирает, как замирает всякий раз перед моим объятием. И я обнимаю её. И я чувствую её беспокойство. Голова Шарлотты не покоится на моём плече, и дышит моя прелестная жена чуть глубже и чаще, чем моя прелестная жена дышит обычно. Я же говорил, что я внимательный муж. И я понимаю, что нам предстоит грустный разговор.
Потому что Шарлотта принюхивается. Бедная женщина втягивает носом летучие молекулы, взлетающие с моего тела и пиджака. Запах секса? Запах чужих духов? Нет, Шарлотта. Я пахну тем, чем пахнут стерильные медицинские вещи. Я пахну кровью, зажимами и болью. Лекарствами в конце концов.
– Ты будешь сегодня дома пораньше? – спрашивает она, отстраняясь.
– Извини, Шарли. Завтра.
Я показываю ей своё расписание. Мой день состоит из разноцветных квадратиков. В квадратики вписаны встречи с разными людьми разной степени неприятности. Бог свидетель, я бы с удовольствием отодвинул вечернюю встречу ради неё, но именно сегодня мы с моей командной отвратительных людей собрались наступать на пятки другой компании отвратительных людей, потому что третье сборище моральных уродов начало наступать на пятки нам. Это называется «политика», и я считаю это формой заботы о людях.
Партия СНДП раскачивала недовольство горожан мусоросжигательным заводом, который давно пора было модернизировать.
– Если придёшь домой пораньше, – Шарлотта уже сдалась, но продолжает демонстрировать привязанность, – я наберу ванну, сделаю пену и открою вино.
Она встаёт на цыпочки и шепчет мне на ухо, хотя это лишнее: никто нас не слышит. Она обещает мне кое-что неприличное. Я смеюсь и обнимаю её. Шучу что-то в ответ. Она отстраняется и ловит мой взгляд.
За долю секунды наш брак рушится. В моём взгляде она читает удовлетворённость. Она не понимает, что происходит, но её интуиция выносит мне приговор. Она чувствует, что я не хочу того, о чём она шепчет. Должен хотеть, но не хочу. И пусть запахи врут, но ничтожное различие в диаметре зрачков выдаёт меня. Я слишком спокоен. Что-то, чем я был занят в больничных палатах, успокоило и удовлетворило Жана Мерсье.
Лотти решает, что Мерсье всё же coquin. Лжец и изменник. Детали преступления ускользали от неё, прятались за стерильными дверями матового стекла. Она не могла сказать, есть ли за ними женщина или нет. Возможно, Мерсье потянуло на киберсекс или роботов. Возможно, для него из Парижа привозят какой-то наркотик короткого действия – все эти подозрения я читаю по её глазам.
И поскольку я не могу сказать правду, то начинаю сочинять на ходу, но ложь не складывается, я молчу и вижу, как разочарование растёт в глазах Шарлотты. Я тянусь поцеловать их, но в эту секунду на моё время начинает наползать следующий квадратик расписания: ко мне быстрым шагом приближается помощник, олицетворяя собой движение мэра по календарю.
Планы на будущее – такая дрянь. Я бы хотел дать лекцию выпускникам моей альма матер и рассказать им о своих ошибках. Пусть сторонятся тайм-менеджмента и уделяют больше времени психогигиене. К сожалению, эту лекцию тоже придётся запланировать в календаре, а я не вынесу такой иронии.
Лотти грустнеет. Я прощаюсь с ней и прошу меня извинить. Она кивает и улыбается мне. Такая славная девочка. Возможно, именно в эту секунду она прощает себя за решение, которое приняла уже давно, а осознала только сейчас: она изменит мне. И это будет месть.
* * *
Они лежали в постели. Уверен, сперва им было неловко, но неловкость ушла быстро – ведь они, пусть это было давно, уже спали друг с другом. Жозеф приехал в Тулузу и ходил по знакомым улочкам, которые привели его в маленький отель, где ждала Лотти. Теперь его ладонь гуляла по знакомым изгибам её маленького тела. Я мог остановить это прежде, чем он постучал в дверь гостиничного номера. Мог испугать её звонком. Мог, пожалуй, спровоцировать арест Жозефа. Если уж на то пошло, коррупция способна на многое: да я мог бы сжечь отель. Но не сделал этого. Я был с ними взглядом и слухом, хотя и не потому, что хотел. Жозеф задумал меня уничтожить, а я совершенно точно решил помочь ему дойти до точки, когда повернуть назад уже не получится.