Дерево-до-небес (сборник)
Шрифт:
Заметила косуля мясника с ножом, заметалась, бедная, бросилась бежать вокруг озера со всех ног, а ножки-то у нее слабые, того гляди, подломятся. Злодеи и звали ее, и приманивали – не дается им в руки косуля. И послушайте, какое чудо тут приключилось! От страха великого вернулась речь к бедной косуле, и вот как она заговорила:
Выдь,А король как раз воротился домой и в сад зашел. Услыхал он, что кричит сестра Церцерушки, мигом придворных своих созвал, всех, кто был, заставил озеро вычерпать да рыбу поймать преогромную. Вспороли рыбине брюхо, а там Церцерушка – как сейчас ее вижу – живая и невредимая, только еще в сто раз краше.
Что тут радости было – и не расскажешь! Косуля скакать принялась, да так, что перекувырнулась дважды и вдруг – вы только послушайте! – вдруг опять превратилась в красивую девушку.
А тем временем озеро наново водой налилось. Велел король схватить колдунью и в озеро бросить. А Церцерушку во дворец повел, тотчас позвал священника, и священник в тот же день обвенчал их. Сели молодые в скорлупу яичную и поплыли вниз по речке.
Если на берег выйдут, гостями вашими будут.
Силач Янош
Было где-то или не было, а все ж таки было, говорят, за морем-океаном, за семьюдесятью семью царствами-государствами и еще на кривой вершок подальше, если отсюда глядеть, жила на свете бедная женщина с лежебокой сыном. Днем и ночью трудилась бедная женщина, пряла да ткала, руки-ноги ее покоя не знали, а бездельник сын валялся где попало целыми днями, пыль пересыпал из ладони в ладонь.
Шибко убивалась бедная женщина, кажется, лучше б помереть с горя-печали. Да только что же станется с ее дитятком единственным, ежели она богу душу отдаст? Он же совсем беспомощный, ленивец эдакий, ему и лакомство любимое прямо в рот подай: сам-то и руку не протянет!
Но в какой-то день Янош вдруг голову приподнял и спрашивает мать:
– А скажи-ка, родимая, отчего это стучат у соседей, да громко так?
– Соседи, сынок, дом новый ставят, оттого и стучат-приколачивают.
Янош так и подскочил, говорит матери:
– Пойду-ка я к ним, родимая, может, чем-нибудь да помогу.
Бедная женщина даже онемела, глаза вытаращила: вот чудеса!
Пришел Янош к соседям, а они как раз вкруг бревна девятисаженного сгрудились, поднять хотят, а сил не хватает. Янош даже руками
– Да неужто, – кричит от ворот, – слабаки вы такие, что бревна не подымете?
– Ступай отсюда, бездельник, пыль дорожную перемалывать, – рассердился сосед, – не то затолкаю тебя самого под бревно!
– Да ты не ершись, сосед! Хороши ж вы, работнички! Хворостину, вишь, осилить не можете, зачем только кормят вас. А ну-ка подайтесь назад все!
Подхватил он бревно и поставил матицей, словно палку подбросил.
С той поры Яноша всюду встречали с почетом. Кто строиться вздумает, первым делом Яноша зовет на подмогу; самые неподъемные тяжести он поднимает, зато и ему не жалеют денег – он уж и не придумает, что с ними делать, где складывать.
Ох как его матушка радовалась, нахвалиться не могла сыном! «Теперь мне бояться нечего, – думает, – прокормит меня сынок до самой моей смерти». Даже к старосте сельскому завернула, не удержалась и ему похвастала.
А староста был жадный да завистливый, прежде никогда не держал работников, все из скупости, а тут подумал: «Найму-ка я этого Яноша задешево». Староста как раз недавно земли прикупил, угодья большие, да кустарником все поросли. Вот и пусть силач Янош кустарник выкорчует.
Говорит он матери Яноша: так, мол, и так. Обрадовалась женщина, бегом домой припустилась, взяла с собой сына и назад, к старосте. Тотчас и сговорились. Староста за работу Яношеву обязался его с матерью кормить, поить, одевать, а как кончится срок, получит Янош ремешки для бочкоров. А ремешки из спины того из них вырежут – старосты или Яноша, – кто на другого рассердится.
В первый день нового года пришел Янош к старосте за работу приниматься. Утром поставили перед ним маленькую миску с мамалыгой, а потом приказали выгнать овец на дальнюю вырубку и до вечера домой глаз не казать, но подлесок весь выкорчевать. Котомку же дали пустую, так и хлопала на ветру.
Янош не опечалился, овец выгнал, куда приказано, и оставил пастись, а сам насобирал сухих веток и такой огонь разжег, что до неба языки доставали. Когда прогорели дровишки, поймал он двух барашков, освежевал их, насадил на крепкую ветку дубовую да и зажарил на алом жару. До отвала наелся, корочка так и хрустела, сам король бы ему позавидовал!
Вечером пригнал он овечек на старостин двор. Староста спрашивает:
– Ну и сколько ж ты одолел, Янош?
– Все одолел, ваша честь, – отвечает Янош.
– Неужто все одолел?! Ты про что говоришь-то?
– А про тех барашков пестреньких. Съел я их, другого харча ведь не было. Что, аль осерчали вы, господин староста?
– Что ты, что ты, ни капельки! Правильно сделал. Делай и в другой раз так же, если моя жена опять с пустой котомкой тебя отправит.
Досталось старостихе от мужа: зачем поскаредничала, Яноша с пустой котомкой отпустила, словно не он сам приказал ей так поступить! Но больше-то ведь не на ком было злость сорвать.
Так миновала зима. По весне отправился староста поглядеть, много ли Янош успел кустарника выкорчевать.
Пришел и за голову схватился: ни одного кустика не выкорчевано, а Янош спит себе возле овечек в тени, десятый сон видит. Растолкал его староста, ругает, а Янош и ухом не ведет. Послушал, послушал и спрашивает:
– Что, господин староста, аль сердиться изволите?
– Что ты, что ты, негодяй, бездельник, я совсем не сержусь! А вот ты подставляй-ка спину, потому как уговор нарушил.