Дерево и пень [СИ]
Шрифт:
Марк последовал совету жены, наполнил ванну и погрузился, медленно наливаясь силами перед ответственным и важным вечером — такое не каждый год происходит — чтобы родное учреждение отмечало такой знаменательный праздник — новоселье. Его тело постепенно набирало силу и освежалось — хотя пожаловаться на тяжелый рабочий день он не имел никакого морального права — и это верно — ибо весь день он просидел в кабинете и единственное стоящее дело, сделанное им за этот день — это подпись начальника сметного отдела под актом приема проекта нового сооружения «Горводоканала» на Промзоненской плотине. Плотина эта отличалась тем, что она
Василиса укладывала волосы, сидя перед большим зеркалом. Она решила не делать завивку и появиться на празднике в совершенно неожиданном облике — обычно Василиса предпочитала закручивать волосы. А теперь не тот случай — все дамы департамента будут пытаться перещеголять друг друга — и ей должно повезти больше — ведь она приобрела такое шикарное платье! Ей будет завидовать весь коллектив. И будут завидовать Марку — это ее радовала еще больше, ибо она любила Марка очень сильно, так сильно, что ради него она была готова на любые сумасшествия и безумия. Однажды она чуть не совершила безумия — но всегда она следовала зову своей совести — ничего не поделаешь с этим — она хотела для мужа только лучшего — ну и для себя конечно тоже!
А что для этого нужно? Она и сама немного не знала точно, что нужно для этого, но она будет стараться! Она отвернулась от зеркала и посмотрела на платье, лежавшее на кровати, упакованное в целлофан. Через полчаса они вызовут такси и отправятся на праздник, где она будет блистать, где она будет звездой.
Внезапно взгляд Василисы соскочил с платья на обстановку со вкусом обставленной спальни. Бра над кроватью, двустворчатый шкаф, стеллаж с книгами. Тут ее передернуло и от этого стало очень жутко и страшно — так как никогда не было страшно, хотя страх иногда становился ее болезнью — но то был страх другого рода. Василисе показалось, что все это она видит последний раз в жизни.
3. ДЕСТРУКЦИЯ
Марк вызвал такси, как только Василиса просигнализировала из спальни, что приведение в норму своего внешнего вида она почти привела к логическому завершению. Женский марафет — вещь священная — совсем как поход в супермаркет по выходным или выгул любимой супруги в театр каждый третий вторник месяца. Марк сидел в кресле и смотрел на картину на стене — некий гибрид пылесоса, швейной машинки и розового слона — что поделаешь, Василиса любила абстракционизм. Его взгляд переместился на рабочий стол. Он встал и подошел к нему — внимание привлек один лист… Марк схватил его и порвал. Минутная слабость или минутная злость? Что–то странное овладело им на доли секунды, но от этого стало только приятнее.
— Я готова! — раздалось из спальни.
— Я тоже готов! — внезапно выпалил Марк.
— К чему? — ужаснулась Василиса, интересно, она ужаснулась фразе или самим вопросом?
— К тому чтобы быть сраженным твоей неземной красотой, особенно после некоторой шлифовки!
— Какой–же ты лгун!
Она вышла. Сказать, что у Марка отвисла челюсть, значит, не сказать ничего. Василиса уложила свои волосы в элегантный пучок. Большие ресницы тонко подчеркивали контуры ее зеленых глаз. Губы были аккуратно выделены мягким розовым оттенком. На лице сиял румянец.
— Отпад! Полный отпад! — выпалил Марк.
— Я и не сомневалась, — сказала Василиса, и они поцеловались. Марк всегда обращал внимание на вкус поцелуя — он различался и каждый раз был по–своему своеобразным — то это была вишня, то спелый персик, то клубника со сливками. Поцелуй Василисы в данный момент сильно напоминал ароматный и сочный апельсин — в любом случае в нем было что–то цитрусовое. В момент поцелуя раздался звонок:
— Да. Я слушаю, — последовала пауза, — Вызывали. Хорошо мы идем, — он положил трубку и включил переадресацию звонка на мобильник.
Марк набросил на худые плечи Василисы ее любимое манто, набросил плащ, надел шляпу и они отправились к лифту. Дверь закрыли на два оборота — на всю ночь все–таки…
В лифте Василису снова посетило непонятное ощущение — ей снова показалось, что она здесь в последний раз. Но поцелуй Марка отвлек ее. Когда они вышли из подъезда, то такси не было:
— Странно, — сказала Василиса, — ведь позвонили же.
Снова зазвонил мобильник. Марк отключил звонок.
— Кто это? — спросила Василиса.
Ей явно было неинтересно кто это — ее интересовало почему Марк отфутболил чей–то звонок.
— Андрей. С рабочего номера. Не жалеет чужих денег, — Марк ужаснулся собственной фразе — в ней было слишком много пауз. И потом… Что мог хотеть Андрей от него в это время? Странно. Василиса могла подумать что угодно. Вплоть до звонков другой женщины в существование которой она бы не поверила бы в жизни.
Такси подъехало. Пока продолжалось ожидание, мобильный телефон звонил еще дважды. Андрею явно хотелось сказать что–то срочное и важное. Потерпеть минут сорок он не мог. Ведь на такси ехать не больше этого времени.
Супруги уселись в машину и поехали на праздник. За окном замелькали многоэтажные дома освещенные уличными фонарями и свечками — окошками, светящиеся в темноте над городскими улицами. Автомобиль мчался через неоновый свет города в самое логово праздника за западе города.
Автостоянка вокруг здания департамента была забита до отказа — пришлось выбираться из такси у главного входа. Отсчитав три сотни, Марк и Василиса отпустили таксиста и отправились в здание. Холл первого этажа был украшен разноцветными гирляндами — стена над лифтами завешена большим полотном с буквами «С НОВОСЕЛЬЕМ!». Охранники здания вместо обычной синей формы, были переодеты в парадные бежевые костюмы. Вот маразм — подумал Марк.
«Какая прелесть», — подумала Василиса. Ничего более забавного не видела. Такой позитив, так поднимает настроение.
Они вызвали лифт — и он прибыл на удивление быстро. Поездка на лифте подняла настроение Василисы еще больше. В зеркале она успела десять раз покрасоваться и даже немного подправить и без того безупречный макияж. И вот двери открылись — фойе для оргий было не узнать.
Там, где еще неделю назад гулял ветер и валялся строительный мусор, было красиво и красота эта изъедала глаза так, что можно было прослезиться…