Дерево растёт в Бруклине
Шрифт:
Мистер Томони считался завсегдатаем таких легендарных мест, как Рейзенвебер и Уолдорф. Фрэнси собиралась посмотреть на них. Когда-нибудь она пересечет Уильямсбургский мост, который всего в нескольких кварталах отсюда, доберется до центра Нью-Йорка, где находятся эти чудесные заведения, и основательно рассмотрит их снаружи. Тогда она сможет точнее представлять ту обстановку, которая окружает мистера Томони.
С моря на Бруклин подул свежий ветер. Издалека, с северной стороны, где жили итальянцы, которые разводили кур во дворах, донесся крик петуха. Ему ответила лаем собака, недоуменно заржал Боб, который сладко
Фрэнси обожала субботу и, чтобы она не кончалась, не хотела ложиться спать. И так уже подкрадывалась тревога – какие-то испытания готовит им следующая неделя. Фрэнси еще раз перебрала в памяти все события этой субботы. Ни одного пятнышка, если не считать старика, который ждал хлеба.
Все остальные ночи Фрэнси проводила в своей кровати, из вентиляционной шахты над головой доносились еле различимые голоса молодоженов, которые жили в одной из квартир. Жена походила на девочку, а ее муж, извозчик, на обезьяну. Голос жены – нежный и умоляющий, голос мужа – грубый и требовательный. Потом ненадолго наступала тишина. Потом муж начинал храпеть, а жена жалобно плакала почти до самого утра.
Вспомнив ее плач, Фрэнси вздрогнула и непроизвольно зажала уши ладонями. Потом сообразила, что сегодня суббота, что она в гостиной, где не слышно звуков из вентиляционной шахты. Да, суббота продолжается, и это прекрасно. Понедельник еще не скоро. Впереди тихое воскресенье, когда она будет не спеша вспоминать настурции в коричневой вазочке и лошадь во дворе, как Фрэнк моет ее на солнышке, а потом отводит в тень. Фрэнси начала клевать носом. Она сделала усилие, чтобы расслышать разговор, который Кэти и Джонни вели на кухне. Они вспоминали.
– Мне было семнадцать, когда я впервые увидела тебя, – говорила Кэти. – Я работала на позументной [10] фабрике.
– А мне девятнадцать, – откликнулся Джонни. – И я ухлестывал за Хильди О’Дэйр, твоей лучшей подругой.
– Ах, за этой! – фыркнула Кэти.
Теплый, сладко пахнущий ветер ласково перебирал волосы Фрэнси. Она скрестила руки на подоконнике и легла на них щекой. Так можно смотреть наверх – в вышине, между крышами многоквартирных домов, видны звезды. Чуть погодя она заснула.
10
Позумент – золотая или серебряная тесьма.
Книга вторая
Таким же летом, только двенадцать лет назад, в одна тысяча девятисотом году Джонни Нолан встретил Кэти Ромли. Ему было девятнадцать, ей семнадцать. Кэти работала на позументной фабрике. Вместе с Хильди О’Дэйр, лучшей подругой. Они хорошо ладили, хотя Хильди была ирландка, а у Кэти родители родом из Австрии. Кэти была красивее, зато Хильди смелее. У Хильди были медно-рыжие волосы, она повязывала на шею шифоновый бант гранатового цвета, жевала сен-сен, знала все новые песенки и прекрасно танцевала.
У Хильди был парень, красавчик, который водил ее на танцы по субботам. Его звали Джонни Нолан. Иногда он поджидал Хильди у ворот фабрики. Для компании он прихватывал с собой кого-нибудь из приятелей. Они стояли на углу, валяли дурака, шутили
Однажды Хильди попросила Джонни привести кавалера для Кэти, ее подружки, чтобы все вместе пошли на танцы. Джонни привел. Вчетвером они поехали в Канарси на трамвае. У юношей соломенные шляпы были прикреплены шнурком к лацкану. Сильный порыв ветра с океана сдувал шляпы, и все хохотали, когда юноши тянули беглянок обратно за веревочку.
Джонни танцевал со своей девушкой Хильди. Кэти отказалась танцевать с парнем, предназначенным для нее, тупым вульгарным детиной, который отпускал шутки вроде: «А я думал, ты там утонула», когда Кэти вернулась из дамской комнаты. Однако она разрешила тупице угостить себя пивом и сидела за столиком, глядя, как Джонни танцует с Хильди, и думала, что никто на всем белом свете не может сравниться с Джонни.
У Джонни длинные стройные ноги, а ботинки сияют. Он танцует, переступая с пятки на носок, у него прекрасное чувство ритма. От танцев Джонни разгорячился и повесил пиджак на спинку стула. Брюки идеально облегают бедра, белая рубашка заправлена под ремень. Высокий воротничок и галстук в горошек (такой же, как лента на соломенной шляпе), нежно-голубые подтяжки из атласной ленты. Их, наверное, сшила ему Хильди – с ревностью подумала Кэти. Ревность была такой сильной, что Кэти на всю жизнь возненавидела этот цвет.
Кэти не могла отвести глаз от Джонни. Молодой, стройный, со светлыми волнистыми волосами и синими глазами. Нос прямой, плечи широкие, квадратные. Кэти услышала, как девушки за соседним столиком говорят, что он шикарно одет. Их спутники заметили, что танцует он тоже шикарно. Хоть Джонни и не был ее парнем, Кэти почувствовала гордость за него.
Джонни из учтивости пригласил ее на танец, когда оркестр заиграл «Сладкая роза О’Грэди». Чувствуя на себе его руки и инстинктивно подстраиваясь под его ритм, Кэти поняла, что это тот мужчина, которого она хочет. Она просит только об одном – видеть и слышать его до конца дней. Именно там и тогда Кэти решила, что за такое право она готова трудиться в поте лица всю жизнь.
Возможно, в этом решении крылась большая ошибка. Ей следовало дождаться мужчины, который проникнется подобным чувством к ней. Тогда ее дети не ходили бы голодными, а ей не пришлось бы драить полы ради куска хлеба, и Джонни остался бы в ее памяти чудесным светлым воспоминанием. Но Кэти хотела Джона Нолана, и только Джонни Нолана, и она решила завоевать его.
Военная операция по завоеванию Джонни началась в понедельник. Когда в конце рабочего дня прозвучал гудок, Кэти пулей вылетела с фабрики, домчалась до угла раньше Хильди и пропела:
– Привет, Джонни Нолан.
– Привет, милая Кэти, – ответил он.
После этого она старалась каждый день переброситься с ним парой слов. Джонни обнаружил, что он, стоя на углу, ждет этих слов.
Однажды Кэти воспользовалась извечным женским предлогом и сказала бригадирше, что у нее критические дни, что она неважно себя чувствует. Она ушла на пятнадцать минут раньше. Джонни стоял с приятелями на углу. Они насвистывали песенку, чтобы развлечься. Джонни надвинул шляпу на один глаз, засунул руки в карманы и пританцовывал на обочине. Прохожие останавливались и смотрели восхищенно. Полицейский, который совершал свой обход, окликнул его: