Деревянное царство (с рисунками И. Латинского)
Шрифт:
— А если у Антипы Пророкова спросить?
— Да Антипа топора в руках отродясь не держал! — махнул рукой дед. — Антипа — охотник, он с десяти годов ружьём, да силком, да неводом промышлял. У него и отец, и дед охотники. Он деревянного дела вовсе не знал!..
— А правда, что староверы невидимыми умели делаться? — спросил Петька.
— Говорят! — сказала бабушка, и Катя, которая замерла от Петькиного вопроса, облегчённо вздохнула. — Говорят, что они глаза отводить умели. Есть такие люди, умеют. Сказывают, ехал раз цыган через Никольское, — неторопливо водя кисточкой, стала рассказывать
У Катьки глаза сделались круглыми от страха, она даже рисовать перестала.
— Ну и чего потом? — спросила она.
— Послали за цыганом вдогон, с деньгами. Только тогда дверь-то и оказалася…
— Да как же у него глаза отведены были? Почему он дверь-то найти не мог?
— А с перепою! — подмигнул дед. — Я раз в молодые годы напился, вышел на улицу. А дело на свадьбе было, вышел на улицу — да лбом в забор бревенчатый! Думаю: «Когда тут забор поставили?» И всё никак ворота не найду: со всех сторон брёвна — ни взад ни вперёд. Замуровали! Стал людей кричать. А уж утром мне говорят, что я вокруг столба ходил да лбом в него тыкался. И всего-то напротив ворот один столб был… Это всё алкоголизма проклятая! Она так глаза отведёт, что и назад не воротишься. Сколько через неё людей пропало!
— А как же староверы невидимыми делались? — сказала бабушка. — Никто ведь их сыскать не мог.
— Да я в этих болотах армию невидимкой сделаю! — сказал дед.
— Ай, слушать тебя! — махнула старушка рукой. — Сколько искали, а проходу через болота нет.
— Есть! Не найден! А есть! — вскипятился дед. — Скотина-то вернулась!
— Заговор кончился — вот и вернулась.
— Что ж она тощая такая пришла да в грязи по самы рога?
— Какая скотина? — спросил Петька.
— Да когда староверы исчезали. Исчезала с ними и скотина ихняя — и коровы, и кони. А когда деревню немцы спалили, недели через три явилась скотина. Вот и Орлик мой прибежал… Утром пошёл я через Староверовку. Смотрю, а на пепелище жеребёнок ходит. Стал я его звать — не даётся! Два дня я его ловил. А уж какой конёк распрекрасный оказался! Мы бы без него пропали. Одна лошадь на весь колхоз! Спаситель наш, кормилец!
— Смотрите! — ахнула Катя. — Что Петя нарисовал! Ух ты, плясун какой!
А Петька и сам не знал, как у него получилось. Нарисовал он не матрёшку, а балалаечника в картузе и с усами.
— Вона! — всплеснула руками бабушка. — Да ты у нас, Петяша, художник.
Балалаечник и вправду был удачный — весёлый, пузатый, так и казалось, что сейчас он подмигнёт и пустится в пляс.
— И как же ты придумал такого нарисовать! Мы все матрёшек, а он, поди ж ты!
Петька покраснел от удовольствия. Его хвалили, наверное, первый раз в жизни.
— Художник ты, Пётра! Живописец!
Украдкой Петька глянул на Катю, а та смотрела на него восторженно, потому что открыла в нём ещё один талант.
— Да ладно, чего там… Я таких в сувенирном магазине видел, — сказал Петька и удивился сам себе: он сказал правду! Ведь можно было рассказать, что он давно учится в художественной школе, или что лично знал художника Репина, или ещё что-нибудь… Что он, например, давно придумал таких балалаечников и их уже отправили на выставку в Монреаль… А он вместо этого сказал правду!
Петька долго ворочался на своём поющем диване, а когда уснул, то увидел во сне Антипу Пророкова, который варил в расписном горшке какую-то траву и кормил белого жеребёнка.
Глава двенадцатая
Какой же Новый год без ёлки?
Ночью Петька несколько раз просыпался. Ему всё чудилась печка на полянке и плач, похожий на музыку. Никогда и ни к кому Столбов не испытывал никакой жалости. Случая не было. Если бы Петьку спросили, какой он, добрый или злой, он не ответил бы.
А сейчас он мучился от нового чувства. Будь он постарше, он бы знал, что это чувство называется состраданием.
Наутро в избе никого не было. Но светило весёлое солнце. Лазер возился, пытаясь поймать пылинки, плясавшие в солнечном луче.
Петька выпутался из одеяла. Встал. В комнате было тепло и весело. Петька впервые заметил, как красиво убрана горница, в которой он спал: белые кружевные занавески на окнах, пёстрые половики, ослепительно белый бок печки, резная лавка, расписной сундук. А на полках старинные синие тарелки, на них диковинные леса, охотники в заморских шляпах, олени с человеческими глазами…
— Лазер! — сказал Петька, глянув в окно. — Это же можно на лыжах побегать.
Он быстро оделся. На столе на листочке в клеточку было написано: «Ушёл. Ешь. Клавдий». Петька быстро выпил молоко. Хлеб спрятал в карман и, схватив в сенях лыжи, вылетел на улицу. Снег сверкал так ослепительно, что Петька даже скривился.
Петька ещё издали заметил оранжевый Катин полушубок. Вокруг неё, как медвежата, копошились закутанные малыши. Визг и смех доносились оттуда.
— Привет!
— Здрасти… — сказала Катя, но голос у неё был совсем невесёлый.
— Ты чего? — спросил Петька.
— Катайтеся! Катайтеся! — сказала девочка насторожившимся малышам. Они покорно влезли в большие санки и покатили с горы.
— Сегодня же тридцать первое, — сказала Катя, — а ёлки нет! И папа уехал в район, там дорогу замело, он разгребает, и когда приедет — неизвестно. А эти, — она кивнула на малышей, — уже пыхтят: «Где ёлка?» Еле уговорила их, что Новый год послезавтра… Без ёлки какой Новый год?
— Это точно! — сказал Петька. — Так в чём дело? В лесу живёте. Пошли — срубим!
— У нас тут близко ёлок нет. Это надо за шесть километров в Касьяновский лес идти.
— Ерунда! На лыжах — два часа езды! — сказал Петька. — Знаешь, я как на лыжах бегаю? Момент — и там!
— Вы дорогу не найдёте! Это далеко и через лес.
— Найду, — загорячился Петька. — По азимуту. Компас есть?
— Нет уж, — вздохнула Катя, — надо вместе идти. Вот малышню домой загоню — и пойдём. Без ёлки им никак невозможно…
— Катя за ёлкой идёт! — закричал её братишка, и они все пропищали «ура». Только тот, кто больше, всё волокся сзади и ныл: