Деревянное царство (с рисунками О. Биантовской)
Шрифт:
— Здрасти. Пётр!
— Здравствуйте и вы! Катерина, — нараспев сказала девчонка, покраснела и стала совсем похожа на апельсин.
— Катерина Николаевна Стамикова — приставлена ко мне по тимуровской линии, — объяснил дед. — Как пенсионеру и инвалиду войны воспомоществование оказывать. Вот. А сюда её старуха моя отрядила, чтобы я в буфете себе лишнее не позволил. Для досмотру за мной. Потому как ежели напьёшься, можно замёрзнуть в дороге: ехать-то двадцать пять вёрст!
Дед тараторил, мотался вокруг лошади, оправлял сбрую. У Петьки от него в глазах рябило.
— Что ж! — сказал вдруг дед. —
Петька оглянулся. К ним, действительно, торопились вчерашние его попутчики. Петька узнал и очкастого и хрипатого.
— Эй, маэстро! — кричали они. — Погоди!
— Кричат? — подмигнул дед Петьке. — А я не слышу. Я на инструменте исполняю! — И он развернул гармошку во всю ширину расписных розовых мехов.
Гармошка рявкнула, зазвенела бубенцами лошадёнка, дёрнула. И поплыли мимо кирпичные сараи станции, избы, закрытые ларьки на привокзальной площади. И потом пошёл лес — румяные сосны, тёмные с фиолетовым отливом ели, голубые и розовые сугробы. Лошадёнка весело бумкала копытами по накатанной дороге, девчонка покрикивала на неё, скрипели сани.
— А вот, скажем, в автобусе на гармошке играть не дозволяется. Да и не сыграешь — мотор гудит. И на катере не сыграешь, опять же мотор заглушает. А вот на весельной лодке можно! Но для лодки нужнее гитара, потому в лодке плавность — там тихая музыка нужна, чтобы природу не пугать, рассуждал дед. — Ах! — закричал он вдруг так, что Катя оглянулась. — Голова я садовая! Ребёнок совсем окоченел, а я на гармошке исполняю! Я же тулуп тебе припас. Натягивай! А то ты в синтетике этой вовсе окочуришься.
— Да я ничего! — попытался возражать Петька, но зубы у него предательски выбивали дробь.
Дед вытянул откуда-то снизу тулуп, и Петька оказался в тёплом овчинном облаке. Он поёрзал, устраиваясь поудобнее, и вдруг под ногами увидел ящик. Не таким человеком был Петька, чтобы не сунуть в ящик руку. Раз — и в руке у него оказалась деревянная пёстрая птичка — свистулька! Два — и он вытащил деревянный грибок с алой шляпкой.
— А… — махнул рукой дед, объясняя назначение этих вещей, — это так, распродать не успел. От скуки на продажу — статья дохода… — Он вздохнул горестно. — Вот нонеча бирюльками этими пробавляюсь. А ведь я — плотник! Дворец могу срубить… Бывало, втроём избу за два месяца рубили. Пятистенок!
«Странный какой дед! — подумал Петька. — Совсем как мальчишка. Того гляди, начнёт из рогатки стрелять…»
Дед совсем не походил на тех, которых Петька видел в кино и про которых читал в книжках. Те были спокойные, рассудительные, мудрые. А это какой-то дёрганый, маленький, шебутной. Не настоящий дед. Петька ещё раз внимательно посмотрел на деда. Нет! Не верилось, что он всю войну прятал детей, рискуя жизнью. Нет, не так, но мнению Петьки, должны были выглядеть герои. Вот он сидит, шапка набекрень — одно ухо опущено, другое вверх торчит, как у собаки. Лицо коричневое — всё в морщинах, а зубы все ровные и белые, как у молодого. Да ещё гармошка эта дурацкая… Скоморох!
Катя делала вид, что всецело занята лошадью и дорогой. А сама нет-нет да и посматривала через плечо на приезжего мальчишку. «Вот какой! — думала она. — Городской! Книжек целую пачку везёт и молчит всё время — умный, значит. И лыжи везёт — спортсмен, значит. Умный и спортсмен! Чего же ещё желать!» И Катьке хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы мальчишка обратил на неё внимание, но ничего подходящего она придумать не могла и только досадливо прикрикивала на лошадь.
— Никак землемер бегит! — сказал дед, настораживаясь. — А ну, Катерина, придержи! Землемер и есть!
— Здравствуйте! — Из-за деревьев показался высокий худой человек. На плече у него была тренога с каким-то прибором. — Как хорошо, что я вас встретил, а то уж думал, совсем пропаду. Ноги промочил. Тут это болото чёртово. О господи… — застонал он, заваливаясь в телегу и стаскивая валенки. — Всё напрочь мокрое!
— А мы сейчас, сейчас… — хлопотал дед, стягивая с плеч тулуп. — Во, ноги-то в овчину заверни. Что ж ты по болотине-то ходишь?
— Трассу, трассу кладу, — сказал землемер. — Будем здесь канаву копать для осушения.
— А ну-ко! Вот у меня водочка есть! Давай и внутренне и наружно! — дед вытащил из кармана телогрейки бутылку. — Давай ноги-то разотру… Так, говоришь, осушать будете? Хорошо! Взялися! — приговаривал дед, растирая землемеру посиневшие ноги. — А то всякие пустыни да тундры осваивают, а своя-то коренная русская земля гибнет без присмотру. Ведь, милай, это вот, — он обвёл рукой вокруг, — это земли-то хорошие, раньше-то ведь мы их пахали. Я ещё пахал, а потом всё заболотилось… в Раскольниковом болоте ключи бьют и всё заболачивают.
— Да уж это болото! — вздохнул землемер. — Смешно сказать: до сих пор — белое пятно на карте! Почти сто квадратных километров, а что в этом болоте — неизвестно, непроходимое болото. Топи кругом.
— Это надо с егерем Антипой Пророковым сходить — он всё знает.
Петька насторожился. Второй раз он слышал это имя — Антипа Пророков.
— Да что ваш Пророков! Аэрофотосъёмка покалывает, что в этом болоте даже острова есть и на них лес густой, да что толку — не пройти! Понимаете, не пройти! Да и осушать это болото мы не можем полностью. И водный баланс может нарушиться. Может быть, когда-нибудь и превратим это болото опять в озеро. И у нас техники такой нет! Не изобрели ещё. «Вот тебе и раз! — подумал Петька. — Что-то не верится! В космос летаем, а болота осушить не можем».
— Да тут и без этого болота земли навалом. Одну канаву проложили за Плотниковым лесом и то…
— Где? — спросил дед шёпотом.
— Да за Плотниковым лесом спустили воду в овраг, теперь раскорчёвываем, а весной пахать будем.
— Милай! — сказал старик. — Дорогой ты мой! Это ж моё поле! Это ж я с отцом эту пашню раскорчёвывал. Эта земля-то мной у болота отвоёвана. Я её пахал, а потом война, дак не до пашни было. Я с войны пришёл израненный весь, лошади нет. Попробовал раскорчевать — куда! Не по силам! Заросло всё, заболотилось… Я и отступился.