Деревянное море
Шрифт:
– Неужто ты еще не допер? Я ничего не могу для тебя сделать! Думаешь, я не сказал бы что-нибудь, если 6 мог? Думаешь, мне нравится тут торчать? Неужели ты настолько глуп?
– Так хоть объясни, почему не можешь!
– Потому что не-мо-гу!
Мы перекрикивались друг с другом издалека. Рано или поздно мы должны были привлечь внимание полиции; оказалось – рано. Полицейские в Вене одеты в зеленую форму и белые фуражки, отчего они больше похожи на пограничников, чем на полицейских. К нам подошел здоровенный детина с соответствующими здоровенными усами. Его к вам нерасположенность угадывалась за милю и без знания языков. Допрос он решил учинить мне. Вот ведь сукин сын – выбрал немощного старика. В красном.
– Na, was ist? [52]
– В
Он ответил на ломаном английском из разговорника.
– Что вы кричать? Не разрешается так кричать в Ви-ина.
52
Ну, в чем дело? (нем.)
– Но я и не кричу. Просто зову внука. – И я указал на Младшего. Я надеялся, что коп заметит семейное сходство. Малыш пожал плечами. Коп поджал губы, и щетина его усов забралась в ноздри. Боковым зрением я заметил, что к нам на всех парах спешит Гас Гулд. Видно, решил, что я совсем уж рехнулся.
На именной табличке копа значилось: «Люмплекер». Мне понадобилась минута, чтобы это переварить, а потом я едва удержался, чтобы не расхохотаться [53] .
– Полицейский Люмплекер?
53
На именной табличке копа значилось: «Люмплекер». Мне понадобилась минута, чтобы это переварить, а потом я едва удержался, чтобы не расхохотаться, – Lump (нем.) – болван, тупица; lecker (нем.) – вкусный.
– Ja? [54]
– Какой сейчас год?
– Bitte? [55]
– Год. Этот год, сейчас. Какой сегодня год? Люмплекер лупанул меня тяжелым взглядом, словно говоря: не валяй-ка дурака.
– Я вас не понимаю. По-английски плохо говорить. Вот ваш друг. Можете у него спрашивать ваши вопросы.
– Пошли, Фрэнни, нам нужно в кафе.
Гас легонько толкнул меня в бедро, одарив патрульного Люмпи желтозубой улыбкой. Один из зевак в кожаных шортах и зеленых гольфах спросил:
54
Да? (нем.)
55
Зд.: Простите? (нем.)
– Was ist mit ihm? [56]
Коп не преминул излить свое раздражение на ни в чем не повинного фрица и заорал на него по-немецки – как пулемет застрекотал. Мы с Гасом отчалили, не сказав даже «ауф видерзеен».
– Что это с вами сегодня, Фрэнни? Вы, часом, не того? Ничего такого сегодня не принимали?
Мой отец без конца задавал мне этот допрос, когда я был мальчишкой, не вылезавшим из дерьма.
– Ты, часом, не того? – так он спрашивал. Надеялся, что если я колюсь, то хоть есть оправдание моему скверному поведению. А если он поможет мне «соскочить», то я снова приду в норму. Какое там! В то время я сам был хуже любого наркотика.
56
Что с ним? (нем.)
– Погоди-ка? Как это ты его видишь? – Я указал на Младшего, футах в десяти от нас.
Гас развернул жвачку и сунул в рот.
– Как я его вижу? А как же мне его не видеть? Я догнал Младшего.
– Почему это он теперь тебя видит? В Крейнс-Вью ты мне говорил, что тебя никто не может видеть, кроме меня и кота.
– Потому что мы оба теперь не в своей временной нише. Мы принадлежим другой.
Стояла весна. Мимо нас скользили девушки в платьях цвета
57
Вииервальд. Захерторт. – Wienerwald – Венский лес. Sachertorte – шоколадный торт с абрикосовым джемом и шоколадной глазурью, традиционно подается со взбитыми сливками; создан в 1832 г. Францем Захером (1816-1907) для австрийского премьер-министра Клеменса Меттерниха (1773-1859). Отель «Захер» с одноименным рестораном, открытый в 1876 г. Эдуардом Захером, сыном автора «захерторта», процветает в Вене до сих пор.
58
Липпицанер – австрийская порода лошадей, по названию знаменитой венской школы верховой езды.
Мы подошли к прославленному зданию, но я ровным счетом ничего не почувствовал. Считается, что сердце должно так и подпрыгнуть в груди, когда видишь воочию какую-нибудь из знаменитых достопримечательностей – Большой каньон, Биг-Бен, Венский оперный. Но мое сердце в такие моменты давало задний ход, потому что оно терпеть не может, когда им командуют.
– Не забудьте, Фрэнни, у нас сегодня экскурсия по городу.
– Угу. Далеко еще до этого кафе?
– Ну, минут десять.
– Другой конец света!
Мое тело было как свинец, как глина, камень, дерево, как будто земное тяготение удвоилось; не тело, а дерьмо. Вот, значит, что такое быть старым? К чертям собачьим! Я хочу обменять себя на современную модель! Немедленно. И как только старики это терпят? Как им удается изо дня в день отрывать от земли свои негнущиеся, тяжелые как чугун ноги и переставлять их? Мои руки горели огнем из-за артрита, ноги были ледяными бог знает из-за чего. Казалось, все, кто нас обгонял, катились на роликах, но на самом деле они просто принимали свои молодые, здоровые тела как само собой разумеющееся. Мне хотелось идти быстрее, и передохнуть, и зарыдать от бессильной досады – все сразу.
– Эй, погодите-ка немного! Мне надо передохнуть.
Гас и малыш обменялись взглядами, но все же остановились. Мне хотелось прикончить обоих. Как они могут идти, когда я себя чувствую так, будто у меня на голове валун?
– Фрэнни, вы в порядке?
– Ни в каком я не в порядке. Погодите минуту.
– Не проблема, приятель.
– В этом киоске хот-доги продают? Что такое wurstel? [59] – Малыш указывал на маленький ларек неподалеку, стекла которого были украшены изображениями всевозможных разновидностей хот-догов. – Есть хочу. Куплю себе один.
59
Сосиска (нем.).
Борясь с одышкой, я спросил, есть ли у него деньги.
– Не-а. Может, у тебя найдутся?
Ни чуточки не удивляясь, я сунул руку в карман и нащупал там целую стопку пластиковых карточек. Вынул их и стал разглядывать.
– Воспользуйтесь «визой»,– подсказал Гас.
– Они что же, принимают карточки в киосках с хот-догами?
Он скорчил гримасу – не прикидывайся, мол, не настолько же ты глуп.
– Уж не пятидолларовой ли бумажкой хотите расплатиться? Когда вы в последний раз видели бумажные деньги?