Дермафория
Шрифт:
Между огнедышащим жонглером и ловкачом-иллюзионистом на каменном бордюре у фонтана сидишь ты. Перед тобой застеленный платочком цвета пейсли складной столик шириной с барный стул.
– Предсказать будущее?
– С будущим у меня пока что все в порядке. Благодарю.
Ты тянешься к моей руке. Твои – сухие и морщинистые, с длинными ногтями, выкрашенными лаком цвета засохшей крови, руки старухи с лицом молодой женщины.
– Вы едва не умерли в детстве. Сидели под деревом, когда в него ударила молния.
Ты не знаешь моего имени, но линии на ладони поведали тебе о взорвавшемся стакане
– Откуда вы это знаете?
Ты не отвечаешь. Палец с кроваво-красным ногтем скользит по моей ладони.
– Одно время врачи думали, что потом, с возрастом, у вас могут появиться проблемы с сердцем, но ничего такого не случилось. – Ты сажаешь меня рядом с собой у фонтана. – А вот суеверное отношение к деревьям осталось. Вас пугает громкий шум и постоянно мучит жажда. Вы все время хотите пить.
– А как насчет будущего? Что вы там видите?
– Вы пьяны.
– Не пьян. Ну, не совсем. Расскажите еще.
Ты щуришься, поднимаешь мою руку к свету.
– Ваши родители были очень религиозными людьми. Одного из них вы потеряли. Того, с кем были близки.
– Довольно расплывчато, а?
– Ваш отец. Вы были близки с ним, и он умер вскоре после того случая под деревом.
Отец говорил, что может пустить звездам кровь, и однажды вечером вынес треногу во двор. Мы запаслись охлажденной содовой и попкорном в алюминиевом сотейнике. Мрак ночи рассеивали светлячки и звезды, а тишину – сверчки и наше дыхание. От отца пахло одеколоном и проявителем. Он спросил, не хочу ли я попробовать.
Щелкнул затвор камеры, и белая проволока света прочертила небо, рассыпалась искрами и исчезла. Я спросил, будет ли это на фотографии, и отец ответил, что да, будет. Светлячки мигали в траве, как отраженные в дрожащей воде созвездия. Ты умеешь их фотографировать, спросил я у отца, и он ответил, что поможет мне сделать это самому.
Мне нравилось работать при красном свете в темной комнате. Отец переоборудовал наш подвал в фотолабораторию со световой защитой и кладовкой для хранения закрепителей и проявителей. Темная комната была нашим совместным проектом выживания. Последним, что мы сделали вместе, оказалось радио, собранное из катушки медной проволоки и детекторного кристалла. Я думал, что понадобятся стеклянные трубки, лампы и деревянный корпус, но отец покачал головой и объяснил, что ничего такого не надо, что сигналы есть повсюду, надо только научиться их слушать. Теперь то радио собирает пыль в коробке со старыми журналами. Сигналы повсюду.Я почти слышу его голос.
Мы работали вместе: отец клал бумагу под фотоувеличитель и настраивал резкость, а я полоскал фотографии и развешивал сушиться. Звезды на снимках сияли ярче, чем в жизни Он ставил большую выдержку, и они действительно как будто оставляли белые арки крови, от чего у меня кружилась голова, как будто мы снимали само кружение земли. Среди прочих я нашел и свою фотографию, отмеченную длинным белым шрамом и мутной кляксой на том месте, где пропала комета.
Светлячки оставляли за собой дрожащие, как стариковский почерк, хвосты, а там, где задерживались больше чем на секунду, появлялись яркие пятна, похожие на просвечивающие сквозь дождь автомобильные фары. Хвосты тянулись и прерывались на середине, если светлячки мигали. Там, под красным светом, следуя через сияющий лабиринт по петляющей дорожке одного светлячка, блуждая в электрических паутинках, я не замечал хода времени.
Я уже и забыл об этом.
– Неплохо. Теперь вспомнил. Сколько я вам должен?
– Решайте сами, во что оцениваете собственную память.
Шарю по карманам, складываю деньги в пустую коробку из-под сигар.
– Будете здесь завтра?
– Может быть.
– И это ответ предсказательницы?
– А вы станете меня искать, даже если не будете уверены, что найдете?
– Да, стану.
– Вот и поищите. Завтра. Может быть, найдете.
Из фонтана выскакивает пес. Дети испуганно пищат и разбегаются. Остановившись под уличным фонарем, пес отряхивается. Взрыв брызг, подсвеченный сверху, напоминает рождение вселенной – сотни миллионов светлячков вырываются из гнезда и разлетаются во все стороны, но прежде замирают на долю секунды. Стоящий неподалеку мужчина разражается смехом, вытирает крохотные огоньки на стеклах очков, смахивает их со светлых волос, и они осыпаются каскадом на тротуар, как дождик электрических искр. Мне становится не по себе.
Мужчина надевает очки. Знает ли он, что ему посчастливилось присутствовать при рождении вселенной?
– Это Отто, – сказала ты.
Привет, Отто.
– А я Эрик. – Я снова протягиваю тебе руку.
– Приятно познакомиться, Эрик. – Ты подаешь свою, и серебряные браслеты на твоем запястье бросают в воздух щепотки света. – Меня зовут Дезире.
Твой шепот ласкает ухо. Я заключаю тебя в объятия, но тебя уже нет. Твои пальцы соскальзывают с моего сердца, твоя тень на кровати растворяется.
После того как мое сердце расширилось до размеров вселенной, и вся любовь от большого взрыва до последнего шепота бесконечным вихрем пронеслась через меня, мир превратился в одну громадную тюрьму. Галактики съежились до размеров комка мышц под ребрами, мишени для снайпера, расположенной чуть левее позвоночника. Бессонная ночь и наступивший за ней день давят леденящей серой вечностью. Чувство такое, будто умираешь.
Я думал, что скучаю по тебе, Дезире. Я не представлял насколько.
Глава 6
Одно неверное движение, и кожа лопнет как раз посередине тела. Лопнет и отвалится кусками, точно сухая, шелушащаяся краска. Глаза скребут глазницы, и я, когда мигаю, слышу звук царапающего доску мела. Лежу неподвижно, но меня все равно мутит.
Кто-то впивается в бедро. Я отбрасываю простыни и вскакиваю. Комната начинает вертеться. Сначала думаю, что кружится голова, потом понимаю, что дело не в голове. Закрываю глаза – еще хуже. Быстрее и быстрее. Встреча с полом обернется самыми серьезными последствиями – вылетят оконные стекла, обвалится потолок, а мои раздробленные кости и куски мебели разлетятся будто брошенные Богом кубики. Я напрягаюсь, сжимаюсь, но комната перестает вертеться. Опираюсь на стену, наклоняюсь, расчесываю свежий рубец.