Дёрни за верёвочку
Шрифт:
– Олег, да я же совсем не об этом!
– Ладно. Мое дело сказать, твое – на ус мотать. А теперь, душа моя, я тебя погоню. Я же говорил – я звонка жду. Пока.
– Пока…
Олег повесил трубку, и телефон действительно почти тотчас же прозвонил.
– Шорлемер на проводе! – браво сказал Олег.
– Двести пятьдесят, – не здороваясь, сообщил ему мягкий мужской голос.
– Это грабеж, – после паузы сказал Олег, чуть осипнув. Провел по намокшему лбу ладонью. – Она стоит не менее восьмисот.
– Двести
– Эту икону я сам вывез из Олонецкой губернии весной. Старообрядческий канон соблю…
– Двести пятьдесят, – прозвучало снова, с такой интонацией, словно невидимый собеседник втолковывал некую очевидную истину непонятливому, упрямому ребенку.
Олег молчал.
– Олежек, – ласково сказали в трубке. – Вы же сами нарисовали ее. Мой эксперт установил это достоверно. Но я не обижаюсь и не ловлю вас за руку. Более того, я беру ее, поскольку после нашей обработки действительно смогу продать ее как подлинник. Но это сделаю я. Ваша доля – двести пятьдесят.
Олег опять провел ладонью по лбу. Воровато покосился на лежащую брюнетку. Та, зачем-то прикрыв живот углом одеяла, заложив одну руку за голову, медленно курила, бездумно глядя в потолок. Нет, не слышит.
– Хорош-шо, – сказал Олег.
– Вот и хорошо, что хорошо. Сегодня в восемнадцать, – сказали в трубке, шутливо так, будто речь шла о назначении любовного свидания, – на нашей скамейке.
Олег повесил трубку и старательно улыбнулся в сторону брюнетки.
– Втюхал за шестьсот, – громко сказал он.
– Продешевил, – равнодушно сказала брюнетка, даже не повернув головы. Плавным, точеным движением поднесла сигарету к губам и затянулась. Маникюр был цвета крови.
Дима всего этого, конечно, не видел и не слышал. Откинувшись спиной и затылком на стекле, он некоторое время стоял в кабине. С грохотом и рычанием прокатил мимо, вываливая под себя черное облако дизельного дыма, мощный грузовик с длинным прицепом, полным тонких бурых труб. Дверь кабины тоненько задребезжала.
– О господи, – вслух сказал Дима. – Теперь-то куда?
Потом позвонил снова.
Ответили быстро.
– Вика? – спросил Дима, стараясь говорить как можно веселее и приветливее.
– Да… Кто это?
– Уже забыла? – проговорил он с омерзительной ему самому кокетливо-светской интонацией. – Короткая память у красивых девушек… Это Степной Волк, – сказал он и сам засмеялся. – Да не пугайся ты, просто меня один друг так называет… Дима это, вчерашний.
Она мгновение молчала, и он подумал было, что телефон сломался. В трубке шуршало и хрустело.
– Ой, это вы! – с радостным изумлением защебетала она, и он вдруг подумал, что, наверное, она притворяется сейчас так же, как он сам. – А я никак не думала, что вы позвоните уже сегодня! Потому и не узнала вас сразу, а так я вас, конечно, очень помню, как мы замечательно ехали! Книжка ваша такая толстая, неужели вы уже прочитали?
– Конечно. Ну, я нарочно поторопился. Хотел поскорее тебе вручить.
– Правда? – растроганно сказала она, и опять ему почувствовалось лицемерие. – Спасибо! Теперь нам надо встретиться, да?
– Если хочешь.
– Хочу! Как же нам это сделать? Может быть, вы подъедете ко мне в гости?
– А на нейтральной территории не хочешь?
– Нет, давайте лучше в гости. К маме знаменитые люди всегда ходят в гости. А ведь вы тоже художник. Я хочу, чтобы и ко мне пришли в гости.
– Понял. Говори, куда.
Она стала рассказывать – подробнейшим образом, все повторяя по три раза, будто очень боялась, что он не найдет. Метро Петроградская… троллейбус… третий этаж, налево…
– Значит, жду вас в три. Знаете, а я попробую как-нибудь маму из дому выдвинуть, – застенчиво пообещала она. – Правда ведь, вдвоем будет лучше?
– Ясно дело, – согласился Дима и повесил трубку.
Чем ближе Дима подъезжал, тем меньше ему верилось, что с Ней кончено. Это просто так! Ну уехала, мало ли! Это я чокнутый, из всего трагедии делаю, а Она хорошая, нормальная… Нельзя, нельзя, кричало все в нем, а троллейбус, грузно переваливаясь и дергаясь, уже выворачивал на Большую Пушкарскую, и хотелось выскочить вон и побрести куда-нибудь бесцельно, чтобы время скоротать, чтобы ждать Ее возвращения. Но пора взрослеть. Жить пора. Он ехал.
– Ой, как вы быстро, я и одеться не успела!
– А это что? – спросил Дима, заставив себя нахально дотронулся до ее плечика, и на секунду взял в щепоть яркую ткань сарафана.
– Это же домашнее! – зарделась она.
– Тем лучше, – сказал Дима. – Неофициальность – залог успеха.
– Успеха чего?
– Да всего. На официальной основе никакие дружеские отношения немыслимы.
– Ой, правда… Вы проходите, пожалуйста. Или вы спешите?
– Ты как хочешь – чтоб я спешил или нет?
– Конечно, нет! – она храбро взяла его за руку и повела. Дима чуть стиснул ее кисть, она коротко обернулась, одарила его милой улыбкой – свеженькая, тоненькая, лучше и желать нельзя.
Квартира была невообразимо огромной. Миновали сумеречную прихожую, миновали какие-то закрытые двери – то ли в ванную, то ли в кухню, то ли в стенные шкафы… Вошли в комнату. Широкие окна, светлые портьеры, софа – хоть поперек ложись, цветной телевизор, фано, коврище… картины…
– Располагайтесь, пожалуйста, – Вика выпустила его руку и указала на софу, накрытую искусственной тигровой шкурой. Придвинула легко кресло и села напротив, заботливо оправив сарафан на загорелых коленочках. Перехватила Димин взгляд, улыбнулась и охотно покраснела.