Держава (том третий)
Шрифт:
— С Богом, Янек, — попытался подбодрить товарища Савинков.
— Скорее — с дьяволом, — сурово произнёс друг. — Бог бы нас осудил, — растаял он в темноте.
Вздохнув, велел Моисеенко ехать на Варварку, где ожидал Куликовский.
— А теперь отвези меня в Александровский сад и езжай на извозчичий двор. Если что, куча свидетелей скажет, что ты — ни причём. А вы, Дора Владимировна, возвращайтесь в свою гостиницу разбираться с утерянным имуществом, — попытался вызвать улыбку на лице женщины, но этого не получилось.
«Похолодало
В начале девятого от Никольских ворот показалась карета великого князя: «Только у него столь яркие огни фонарей, — замер он, до судорог в пальцах сжимая бомбу. Карета свернула на Воскресенскую площадь. — Он! Вон и кучер Рудинкин на козлах сидит… И ни жандармов рядом, ни охраны… Э-эх! Рассея–матушка», — побежал наперерез карете, жалея в душе кучера, и увидел рядом с великим князем его жену и детей великого князя Павла — Марию и Дмитрия. — Нет! Детей убить не могу», — опустил руку с завёрнутой в ситцевый платок бомбой, и под окрик Рудинкина:
— Кнутом–то огрею, пьянь, чтоб под колёса не лез, — медленно поплёлся в Александровский сад, где ждал окончания дела Борис Савинков.
— Янек! Живой! — бросился тот обнимать его, радуясь, что вновь видит друга. — Князя Сергея в карете не было?
— Напротив, был.., — отстранился от товарища Каляев, кладя к ногам бомбу. — Но рядом были жена и дети… Мы не имеем права убивать детей. А если имеем — то зачем тогда всё? Ты осуждаешь меня? — требовательно глядел в глаза, ища в них поддержку и понимание.
— Да, ты прав, Янек. Тысячу раз прав. Мы не можем убивать детей.., — вспомнил, что Азеф присвоил Каляеву псевдоним «Поэт». — Успокойся. — потряс за плечо, заметив струйку пота, стекающую из–под косо сидящей на голове шапки. — Успокойся! Ты поступил правильно и никто тебя не осудит.
Каляев что–то хотел сказать, но от волнения не сумел, благодарно пожав товарищу руку.
— Спасибо, Борис, — наконец справился с волнением. — Другого я от тебя и не ждал…
— Чего, князя не было? — запыхавшись, подбежал к ним Куликовский. — Жду, жду, а взрыва нет… И в мою сторону никто не поехал, — тоже положил к ногам бомбу, и трясущимися руками достал папиросу.
Смяв её, выбросил в снег, а следом полетела и другая.
— Там были дети! — произнёс Савинков. — И Иван не стал бросать бомбу.
— Д-дети?! — закурил, наконец, Куликовский, о чём–то раздумывая. — Детей убивать нельзя, — выбросил недокуренную папиросу. — Я ведь никогда не думал, что от взрыва могут погибнуть дети… Ведь наши враги живут не в безвоздушном пространстве, где вокруг никого нет… Ведь рядом с ними жена и дети…
Чтоб привести в чувство находящихся в прострации товарищей, Савинков решил отвлечь их от переживаний и ненужных размышлений каким–нибудь делом.
— Господа! А пойдёмте к Большому театру и узнаем, там ли великий князь с женой и детьми.
Подняв бомбы и совершенно не беря в расчёт, что несут БОМБЫ, — тихим прогулочным шагом направились к театру.
—
— Билетов в кассе нет, купите у нас, — дурными голосами орали они.
Как давеча у Каляева, по его виску сбежала из–под цилиндра тонкая струйка пота. «Бросить бы в каждого из вас по бомбе… Показалось — филёры бегут», — разозлился он.
— Билеты куплю, — сдерживая дрожь голоса, спокойно ответил перекупщикам. — Великая княгиня в театре?
— Так точно-с, ваше степенство. С четверть часа как изволили прибыть… Вместе с мужем и детьми, — ответили на все заданные и не заданные вопросы.
— Господа, — подошёл к товарищам Савинков. — Предлагаю дождаться конца спектакля. Может, великой княгине подадут её карету, а Сергей Александрович поедет один… А пока прогуляемся по первопрестольной. Ночные жулики вас, надеюсь, не страшат? — попытался пошутить, но не увидел даже тени улыбки на лицах друзей.
Компания вышла на набережную Москвы–реки. Пытаясь разговорить Каляева, Савинков взял его за свободную от бомбы руку. Но тот, опустив голову, размышлял о чём–то своём и на вопросы не отвечал.
Куликовский брёл за ними, громко стуча подковками на каблуках сапог.
«Как конь Моисеенко», — подумал Савинков, мысленно отметив, что шаги Куликовского затихли.
Обернувшись, увидел, что тот, свесив голову, с трудом стоит на ногах, опершись о гранитные перила.
— Сейчас упадёт, — шепнув Каляеву, поспешил к товарищу.
— Возьмите бомбу. Сейчас её уроню, — со спазмами в голосе прохрипел террорист–неудачник.
«Всё. Покушение полностью сорвалось», — убирая в саквояж адскую машину, понял Савинков.
Неожиданно вид раскисшего друга придал сил Каляеву.
— Борис, верь мне. Я обязательно ликвидирую князя, — тряся Савинкову руку с саквояжем, жарко шептал тот. — Обязательно ликвидирую…
Проанализировав рабочий режим великого князя, рассудили, что 4-го числа, в обязательном порядке, он поедет в свою канцелярию на Тверской.
На этот день и назначили покушение.
4-го, в пятницу, Савинков пришёл в номер гостиницы и забрал у Доры адские машины, положив их в свой вместительный саквояж: «А то в другом пледе вынесет, или в скатерти какой», — усаживаясь в сани Моисеенко, попытался подбодрить себя шуткой.
Передав бомбу Каляеву, стали ждать Куликовского. Но тот так и не явился.
«Да что за невезение? — совершенно расстроился и растерялся Савинков. — С одним метальщиком начинать акцию рискованно. Ставить Моисеенко опасно. Он извозчик. Его арест повлечёт за собой открытие полицией приёмов нашего наблюдения… Потом совершенно невозможно станет кого–нибудь ликвидировать… А у нас на очереди: Трепов, Клейгельс и иже с ними… Что же предпринять? — сидя в санях, размышлял он. — Я в этот раз тоже не подготовлен. У меня английский паспорт и при аресте подведу Джемса Галлея. Придётся теракт отложить на неопределённое время».