Державы для…
Шрифт:
Опустив за борт руку, Шелихов зачерпнул горстью воду. Здесь, в море, вода казалась голубее, мягче и теплее.
— Хорошо! — воскликнул он.
Степан, придерживая парус, обернулся:
— Лошадка и та домой бежит веселее. А мы небось люди!
Мужики втащили байдары на гальку. За прибойной полосой, в десяти шагах, трава стояла по пояс. Шелихов и сам не помнил, как очутился в травяном раздолье. Только увидел вдруг плывущие в небе облака, у самого лица застывшие стебли трав. Почувствовал — язык щекочет разгрызенная былинка. Не ведал, когда и прикусил-то ее. Вкусная былиночка. Повернул
С водой управились быстро. Бочки вкатили на байдару. Григорий Иванович со Степаном под малым парусом пошли вдоль берега к поселку. Скоро увидели на берегу шалаши и рыбачьи сети на шестах.
Рыбаки высыпали на берег, повели приехавших в шалаш, подали квасу в берестяных жбанчиках. Расспрашивали мореходов:
— А баяли, ваша ватага пропала.
В углу висела икона, под ней теплилась лампада. Рыбаки жили чисто. Шибко пахло навешанными на шестах травами от комара и мошки. От духа трав медвяного, от доброго квасу, а еще больше от тепла людского Григорий Иванович обмяк душой. Так, казалось, и сидел бы в шалаше этом, слушая голоса русские, и ничего больше не надо.
О рыбе для ватаги договорились сразу же. Рыбаки, правда, улов только что свезли в Большерецк, но мешков пять-шесть рыбы оставалось, а этого ватаге до Охотска вполне бы хватило.
— Расстарайся, — сказал старшой одному из мужиков.
Тот — одна нога здесь, другая там — слетал на берег, вернулся, сказал:
— Рыбу мы в байдару уложили, но вот в море-то идти я бы… — лаптем шаркнул, — поопасался. Ветер больно силен.
Внезапно на крышу шалаша словно кто-то свалился. Мужики разом повскакивали с лавок и кинулись на берег. Море было не узнать. За считанные минуты его измяло, вздыбило злыми волнами. Валы стремительно неслись к берегу и с грохотом разбивались о гальку. Какая сила могла его так взбаламутить?
Старший рыбак крикнул своим, и мужики бросились вытаскивать на берег шелиховскую байдару, снимать сети с шестов. Степан помогал рыбакам. Шелихов, заслоняя ладонью глаза от песка, выглядывал в море галиот. Среди тяжелых валов, развернувшись носом на волну, судно дрейфовало вдоль берега. У бортов вспучивалась белая пена. Шелихов понял, что капитан отдал якоря, но они не держались за грунт и ползли.
— Уходить им надо, — надрываясь кричал рыбак, — беспременно уходить!
С востока на камчатский берег стремительно неслись черные, как сажа, тучи.
— Тайфун! — крикнул рыбак.
Черноту туч прорезала изломанная стрела молнии, бешеный удар грома обрушился на землю.
Ветер сорвал с Шелихова шапку, осколок камня рассек лоб. Подбежал Степан:
— Григорий Иванович, зашибло? — Выхватил из-за пазухи тряпицу. — Дай перевяжу!
Шелихов отстранил его, выдавил хрипло:
— Костер, костер давай!
У Степана в лице мелькнул испуг. Он оглянулся на галиот и хотел было что-то сказать, но Шелихов перебил его:
— Костер! Не видишь? Погибнут!
Мужики накидали на берег сена, травы морской, придавили раздираемую ветром груду тяжелым плавником. В руки Шелихову кто-то сунул фитиль, и он, заслоняясь полой кафтана, запалил костер. По уговору столб дыма означал: «Уходите! Немедленно уходите! Идите в Охотск!»
Рыбаки завалили пылающий костер мокрыми водорослями, и дым, хотя и сваливаемый ветром, густо поднялся в небо.
Во второй раз сверкнул ослепительный росчерк молнии, еще более сильный, чем прежде, удар грома расколол небо.
Мгла упала на галиот и скрыла его от глаз стоящих на берегу.
Двумя перстами, по-раскольничьй, Шелихов перекрестился.
— Вы обещали нас удивить, любезный Александр Романович, — сказала императрица.
В этот день у нее было счастливое, легкое настроение. Проснувшись, она увидела солнце над Невой, так редко балующее Петербург, прозрачный, как легкая кисея, туман, челны рыбаков. Идиллическая картина с утра настроила ее приятно, и она вспомнила приглашение графа Воронцова взглянуть на редкое собрание камней.
— Удивляйте, удивляйте, Александр Романович, — повторила императрица.
Воронцов склонился и приглашающим жестом указал на распахнутые двери главной залы коллегии.
На столах были выставлены хрустальные блюда с замечательными по красоте и разнообразию красок самоцветами.
Под солнцем сверкали зеленый малахит и багрово-красный орлец с Урала, нефриты Саянских гор и темно-синие лазуриты Байкала, голубые, цвета морской волны сибирские аквамарины и исключительные по глубине цвета уральские изумруды, белые, голубые, палевые топазы. Вся коллекция горела ярким пламенем, переливалась тысячами красок, вспыхивала огненными искрами.
— Откуда богатства сии? — воскликнула Екатерина.
— Ваше величество, это дары восточных земель империи вашей.
Круглые глаза императрицы сузились, в прозрачной, холодной глубине их вспыхнула настороженность. Она поняла — о волшебном блеске камней на выставке сегодня же узнает весь Петербург.
Собрание этих сокровищ было плодом трудов Федора Федоровича, соединившего коллекции Демидовых и Строгановых, тобольского духовенства и подвалов Академии наук. За этим-то он и ездил по Петербургу от дома к дому.
Императрица взяла с блюда налитый голубизной топаз. Вся синева весеннего неба, казалось, была перелита в этот камень. Но Екатерина меньше всего сейчас думала об этом. Она угадывала, что собрание сие повернет головы петербургского общества к востоку, в то время как она сосредоточивала все внимание на землях южных. Мир с Турцией оказался не так уж прочен, и блистательные победы Григория Александровича Потемкина не дали тех плодов, каковые ожидались. На границах было неспокойно.
Благодаря многим усилиям Екатерина добилась в Европе наивысшего признания, она распоряжалась в европейских делах как полновластная хозяйка. Достаточно было вспомнить, как, желая сохранить равновесие между Австрией и Пруссией, Россия властно потребовала от противников прекращения военных действий. Один лишь окрик из Зимнего дворца прекратил кровопролитие. Более того, Россия была гарантом заключенного между соперничающими сторонами договора.