Державы для…
Шрифт:
Но Европа уже была тесна для императрицы. Она устремляла свой взор за моря.
А что могла обещать ей Сибирь?
— Извольте, ваше величество, взглянуть сюда, — граф Воронцов указал с поклоном на стол, заставленный образцами руд. — Эти скромные каменья не так ласкают взор, как самоцветы, но именно им предстоит составить славу России. Это металлы, в Сибири обнаруженные. Серебро, медь, свинец, железо… — Воронцов мягко улыбнулся. — Говорят, когда создатель пролетал над миром, рассеивая по земле богатства, над Сибирью у него замерзли руки, и он вывалил на заснеженный, дикий край все разом. Нет металла, которого бы не оказалось в Сибири, на востоке империи вашей!
— Вот не ведала, — заметила императрица, — что вы, Александр Романович, мастер сказки сказывать!
— Сии сказки, ваше величество, — улыбнулся Воронцов, — науки подтверждают.
Ответ можно было счесть дерзостью. Но Екатерина, преодолев замешательство, во всеоружии своей обольстительной улыбки лишь покивала графу.
Когда кареты с императрицей и сопровождавшими ее лицами отбыли, Александр Романович прошел в свой кабинет. Здание коллегии гудело как потревоженный улей. В коридорах звучали восторженные голоса чиновников, на лестницах, в обширном вестибюле стоял шум, но в кабинете президента стояла тишина.
Поскрипывая башмаками, Александр Романович прошел к камину. На лице графа было раздумие.
Воронцов понял настроение императрицы. Но он надеялся, что выставка в Коммерц-коллегии все же оставит след в людских умах.
— Подходим, — голос Измайлова раздался в сыром тумане.
Впереди, в белесой дымке, над оловянно блестевшей водой, Наталья Алексеевна увидела неяркий огонек. Рядом с ним вспыхнул второй, третий. Наталья Алексеевна рукой взялась за мокрые ванты. Стало страшно. Охотск, сейчас явятся Козлов-Угренин, Кох… Налетят как вороны, а Григория Ивановича нет.
Вся команда была на палубе. Дождались! Каждому подмигивало свое окошко на берегу.
Галиот продвигался вперед тихим ходом, чуть слышно поскрипывал такелаж.
— Герасим Алексеевич, — сказала вдруг Наталья Алексеевна, — а что, ежели подойти без пушечной пальбы и колокольного боя?
Измайлов наклонился к ней, хотел разглядеть лицо, но увидел в свете фонаря только черные провалы глаз да плотно сжатые губы.
— Что так? — спросил удивленно. — Да и нельзя. Обязан я при входе в порт обозначить судно.
Наталья Алексеевна шагнула ближе к нему, взяла за руку.
— Боязно мне, батюшка, — сказала голосом тонким, — налетят хуже воронья, сам знаешь. А мне перед Григорием Ивановичем ответ держать. Ты скажешь, коли спросят, мол, хозяйка так велела, а я баба-дура, мне многое неизвестно может быть. Подойдем тихо, груз снимем… Пакгаузы у нас добрые. Утром я уж как ни есть, а отвечу. Но груз-то под замками будет крепкими. А? Герасим Алексеевич? Так-то надежнее.
И голос у нее стал потверже. И не понять сразу: не то просит она, не то приказывает. Вот так повернулось дело. Измайлов от неожиданности заперхал горлом.
— Вот так-так, — сказал, повеселев вдруг, — баба-дура… Я уж и сам думал, как обороняться… Но ты и меня, матушка, обскакала… Обскакала…
Измайлов велел убирать паруса. Затем загремела цепь, с шумом упал в воду якорь.
Наталья Алексеевна еще сильнее стянула платок на груди. Трусила все же, но вот сибирская заквасочка в ней сыграла, настояла баба на своем. «Когда товар за хорошими дверьми, за крепкими засовами лежать будет, — подумала, — мне с кем хочешь разговаривать полегче станет. А там, глядишь, и Гриша явится».
Измайлов уже дал команду байдару спустить на воду. Заскрипели блоки, мужики на палубе замельтешились тенями.
— Эк, облом, — крикнул кто-то недовольно, — куда прешь? Возьми на себя, на себя!
— Спускай, спускай! Смелее.
Слышно было, как байдара о борт чирканула и упала на воду.
— Конец придерживай, — сказали сипло с байдары.
По палубе простучали ботфорты Измайлова.
— Как воры подходим, — сказал он, — как воры, а?
И чувствовалось: крепкие слова с языка у него просились, но он сдержал себя.
— Ничего, батюшка, — сказала Наталья Алексеевна, — лучше сейчас нам воровски подойти, чем перед Григорием Ивановичем ворами стать.
Измайлов крякнул.
— Слабый народец-то у нас. Силенок немного у мужиков осталось, я думаю, вот как сделать надо…
Он наклонился к Наталье Алексеевне и заговорил тихо.
— Хорошо, батюшка, — ответила она, — это уже ты как знаешь. Здесь тебе лучше распорядиться.
Измайлов повернулся и пропал в темноте.
Галиот покачивался на тихой воде.
Герасим Алексеевич так прикинул: своими силами, да за одну-то ночь, галиот никак не разгрузить. Но знал он: у фортины — где Григорий Иванович перед отплытием пир давал — всегда вертится народ. Голь портовая. Вот с этими-то, ежели ватагу подобрать поболее, вполне можно успеть.
Народец это был крученый, верченый, но мужики жилистые и на работу злые. И уж точно — не побоятся начальства. Напротив, им даже и интересно, что капитан идет поперек портовых. «Сколочу ватажку, — решил Измайлов, — галиот на байдарах к причалу подтянем, и пойдет работа».
Байдара шла бойко. Мужики вовсю налегали на весла. Поняли, видать, что к чему.
— Правее, правее бери, — скомандовал Измайлов, угадывая на берегу огни фортины. Поближе хотел подойти, с тем чтобы по берегу зря не мотаться, глаза не мозолить никому.
«А и вправду, — думал, — хорошо, Наталья Алексеевна распорядилась. Мужики животы клали из-за этих-то мехов, а тут нагрянут черти…»
Наталья Алексеевна тоже в огни всматривалась, к борту привалившись. Ноги у нее вдруг отчего-то ослабли, голова закружилась.