Державы Российской посол
Шрифт:
– Парады… Он просто трус, ваш немец. Он только шпионит за вами.
Дульская ловила щипцами скользкую головешку, выпавшую из камина. Три ожерелья на худой веснушчатой шее раскачивались, крупные янтари сухо стучали.
– Тетя, тетя! – взмолился Станислав. – Пощадите ваши нервы! Белая Криница от вас не уйдет, не беспокойтесь, ради бога! Карлу хватит тридцати шести тысяч солдат, чтобы разделаться с московитами. Он сам сказал мне. Сейчас, считая казаков…
– Не трудитесь считать! Очевидно, проку от них мало. Иначе Карл
– Э, Украина накормит…
– Старый бабник добегался, – Дульская с яростью запустила головню в камин. – Он опозорил себя историей с Кочубеем. Юбка грязной, паскудной девки…
– Она, говорят, прелестна.
– Молчите! Развратник проиграл Украину.
Бедная тетушка! Она еще не забыла обиду! Неужели до сих пор ревнует? Смешно, в ее возрасте…
– Я не стал бы ссориться с Мазепой на вашем месте. Развратник получит от меня Черниговское княжество и, разумеется, булаву. Он вам еще пригодится. Говорят, царь до того взбешен, что вздернул на виселицу куклу с андреевской лентой. Столь крайний гнев – признак слабости, как утверждали греки. Мазепа жив, жив… Ну же, тетушка, где ваш оптимизм?
Очень скоро, самое позднее к лету, Мазепа вернет польской короне всю Украину, по обеим сторонам Днепра. Станислав не сомневается в этом. Он условился с гетманом еще четыре года назад. Тайна, которой умный, осторожный союзник не поделился ни с кем. И вот соглашение принесло плоды.
– Я так и написал в Версаль. Людовик поздравил меня. Я же вам показывал… О, французы – самые дальновидные политики! Конечно, какие-то потери неизбежны. Мелкие неудачи, дорогая тетушка, обеспечивают крупный успех. Они учат нас… Хорошая мысль, не правда ли?
Король вскочил, пружинисто пробежал по ковру. В углу, на конторке, покоилась книга, окованная серебром.
Княгине уже начали досаждать филозофические находки племянника. К тому же он цитирует самого себя – дурная, весьма нескромная манера. Вчера, защищая фанфарона Крассова, Станислав кинулся к своему фолианту – он называет его нежно «копилкой», «эрмитажем размышлений» – и прочел:
«Чем меньше требуешь от других, тем больше получишь, – нельзя злоупотреблять правами».
Надо отдать должное мальчишке, некоторые замечания остроумны. Но до чего же некстати он их сует!
Дульская, наконец, возненавидела претенциозный, увитый резными гирляндами том библейского формата.
Решение созрело внезапно.
– Я загостилась, – объявила она королю. – Велите приготовить мой экипаж!
– Те-е-тушка!
Он трогательно растерялся, щеки, подернутые юным пушком, задрожали.
– Вы ни в чем не виноваты. Я должна…
На дворе визжали трубы, фон Крассов муштровал драгун для московского парада. Музыка, терзавшая слух целый месяц…
За завтраком Станислав недоуменно пучил глаза. Что случилось? Это похоже на бегство.
– Я должна, должна, – твердила Дульская. Круглое расстроенное лицо племянника маячило, словно в дымке. План действий вдруг открылся, будто кто-то развернул перед ней свиток с приказом, черным по белому.
– Я видела сон, – сказала она, сжалившись над королем. – Моя Белая Криница разворована. Вместо картин лоскутья… Ужасно! Вы дадите мне провожатых. Если вы не удосужились двинуть на Волынь армию, то трех человек, смелых, сильных поляков, вы мне можете дать.
Хватит с него… Незачем делиться с королем-мальчишкой…
На дворе вились редкие снежинки, колкие, как песок. Драгуны огибали плац гуськом, ленивой рысцой. Кони ступали брезгливо, жеманно. Садясь в карету, княгиня коротко кивнула Крассову. Он отскочил и схватился за колено – подножка задела его.
Странно, как это раньше не пришло в голову! Простой и верный способ… Один удар, всего-навсего один меткий удар…
В Тыкетине, конечно, не догадываются… Княгиня рассмеялась, воображение нарисовало костистую квадратную физиономию Крассова, красную от умственной натуги. Он растерялся бы вконец, скажи она, что едет вовсе не на Волынь, а к Синявскому, в неприятельский стан.
Да, сперва к Синявскому… Меньше подозрений… Именья родных, друзей – по всей Украине. Можно назвать любое имя. В Главную царскую квартиру заехала по дороге. Что удивительного? Шереметев – старый знакомый. Он был очень любезен за столом, на рауте. Не забыл, надо полагать… Для приличия она посетует – увы, Вишневецкие не спросили совета у матери, перешли к Карлу. Дети нынче умнее родителей.
Приблизиться к царю не трудно. Дальнейшее будет зависеть от ее хладнокровия, от ее находчивости. Яд, кинжал, пистолет… Заранее выбрать невозможно.
Это будет ее удар. Она никому его не уступит…
А кто возьмется? Где наймиты, которых нельзя перекупить? Где рыцари, образцы самоотверженности?
Заснеженные деревья, летящие за окном, их ветви-крылья, фольварки, смотрящие из лесных прогалин, словно из нор, кресты костелов, облепленных голубями, – все это наплывает и уносится, как во сне. Дорога поворачивает к северу, навстречу морозам. Дульская не чувствует холода. Тенью возникает форейтор, бормочет извинение – она не сразу узнает его.
– Углей… Положить углей, пани…
Жаровня, подвешенная к потолку, перестала качаться. Плавное движение медной кубышки, змейка дыма, норовящая попасть в отдушину, помогают думать. Мирко, дармоед, едва двигается. Долго ли сбегать в хату за углями!
Бывало, она так же спешила к Мазепе. В мороз, в дождь, в любую погоду… К человеку, который отплатил оскорблениями. За все, что она сделала для него… Он ушел к Карлу, не известив ни словом, как будто ее нет на свете. Ушел, вытерев об нее ноги. Да, вытерев ноги…