Державы Российской посол
Шрифт:
Решение короля застало командиров врасплох, и подготовиться они сумели лишь к утру.
В тетради Куракина потомок читает:
«И 27 июня поутру, до восхода солнечного, король шведский атаковал кавалерию московскую. И в первой атаке был генерал-майор Штакельберг, и потом сам король, хотя и ранен, в носилках, на двух лошадях, со всею кавалериею и инфантериею атаковал…»
Борис под Полтавой не обнажил шпагу, как мечталось ему, не вошел с семеновцами в брешь, как было в ринконтре нарвской. От болезни едва оправился. Впрочем, полк находился
Семеновцы стояли на возвышенности, в лесном укрытии. На Полтаву смотрела прогалина, вспоротая вдоль оврагом. Там, над пеленой тумана, накрывшей поле, невозмутимо, будто в иных, мирных пажитях, теплилась маковка колокольни. А пелена таяла на солнце, и Борис различал темные линии русских траншементов и перед ними – выпуклость редута, одного из десяти, сооруженных в предвидении шведской атаки.
Из этих бревенчатых, присыпанных землей укреплений шесть вытянулись по фронту, а четыре самых дальних легли перпендикулярно к нему. Подобных фортификаций, вынесенных за траншеи, Борис не знал и смысл сей царской затеи понимал не вполне.
На стороне противника смутно виднелись синие пятна – то шведские уланы, ожидающие сигнала. Едва разлилось пение боевых рожков, как эскадроны двинулись, ускоряя марш.
И вот уже русские рожки пробудились тревожно, русские кавалеристы в красных кафтанах тронулись навстречу. Где-то с ними светлейший князь. А на позициях основных, пехотных, должен быть царь, управляющий боем, звездный брат, которого Борис невольно ищет взглядом.
Знание артикулов военных подсказывает Борису – это еще не баталия, а разминка для нее, сшибка конников. Но полуполковнику известно и то, что Карл в лобовой атаке удачлив, добыл сим способом немало побед. Нередко за конницей поднималась инфантерия и добивала противника, сломленного наскоком.
Ныне, в обстоятельствах крайних, король, наверно, возлагает большие надежды на первый удар, на скорый успех.
Вот уже редуты вступили в бой, увенчались проблесками, выпускают черные клубы дыма. Натиск врага нарастает. Борис впивается взглядом, но дым, раскатанный ветром, проклятый дым не дает видеть, пеленой повисает над полем.
Если бы Борис мог пронзить завесу, приблизиться к дерущимся, он разглядел бы каски улан, кресты белых портупей, острую поросль сабель, взлезающих разом, поэскадронно, а в глубине серые униформы пехотинцев, уже бегущих со штыками наперевес, следом за конниками.
И королевский штандарт – три золотых короны на белом шелку – над кавалькадой адъютантов, над конными носилками Карла. Бледный, в расстегнутом мундире, без треуголки, он высунул из-под одеяла огромную обмотанную ногу, мчится туда, где московиты особенно упорны, где он – легенда во плоти – настоятельно нужен.
«И с того атаку сильного, – повествует тетрадь Куракина, – принуждены уступить аж до самого траншементу, где обретались Его Величество царское с вышними генералы и с инфантериею».
Описание
А спор был, и военные специалисты будут разбирать его, доискиваясь, кто прав.
Что же до Куракина, то он не сразу поверил, – ведь Меншиков головой рисковал за неисполнение приказа.
Играть отбой – гласил приказ царя. Вывести кавалерию из битвы.
Светлейший, кусая губы с досады, ответил, что потери у него малые, есть резон держаться.
Шведы напирали. Два редута были недостроены, неприятель завладел ими. Петр снова повелел отойти. Он в горячке боя не терял из вида строгое начертание плана.
Военные историки будут гадать: то ли лихое упрямство Данилыча, то ли не успел он договориться с царем, поразмыслить над его диспозицией. Событие беспримерное – Меншиков опять не посчитался с царской волей. Более того, бросил в подмогу несколько пехотных полков.
Уже две лошади убиты под Алексашкой. Шведы и русские смешались, рубятся палашами. Можно ли в такой ожесточенной сече показать врагу спину?
– Ежели сказать «направо кругом», – объясняет Меншиков смущенному царскому гонцу, – то придадим дерзости неприятелю.
Светлейший улавливал то, что Петр не мог ощутить, – атака шведов выдыхается, фортуна дарит возможность, смяв улан, достигнуть палашами пехотинцев, развернув стычку конников в сражение генеральное, не дать врагу отдыха, не дать срока, чтобы перестроиться для обороны.
Петр понял Алексашку, понял малый резон, внушенный моментом, но в подмоге отказал, ибо прорыв Меншикова принес бы, в лучшем случае, победу неполную.
Обратить врага в бегство, прогнать – да, это удастся с ходу, но на большее дыхания не хватит.
Нет, уйти Карл не должен…
Приказывая убрать кавалерию, отвести на фланг, Петр хотел отдать шведов на расправу редутам, впустить как можно большее число в полосу фортификаций, с тем чтобы разрезать лавину атакующих, как рифы разбивают, дробят морскую волну. Разрезать на части, скосить всех прорвавшихся ядрами и пулями, придав, если нужно, огня из траншементов.
Свою же конницу надлежит беречь, придержать для решающего часа. Ведь когда враг побежит, только она обгонит его, не разрешит уйти, закроет пути отступления.
Карл сам полез в ловушку, обложив Полтаву. Осаждающие оказались в охвате. Пора захлопнуть ловушку, именно здесь уничтожить противника. Для этого за годы войны накоплены и силы и уменье, – Петр убежден в этом неколебимо.
Уже сейчас ясно – шведы не те, что прежде. Офицер, прискакавший от Меншикова, докладывает – атака захлебывается. Светлейший в кураже, жалуется, что нет у него пехоты. Пушкари из редутов стреляют ловко, своих не задевают. Убитых шведов возле редутов множество.