Держи меня крепче…
Шрифт:
Вздыхаю. В кофейне так головокружительно пахнет кофе, что я, недавно поужинавшая в вагоне-ресторане, чувствую приятную пустоту в желудке.
– Я новичок. Таким обычно поручают что-то несложное. Так что, когда я попросилась залезть в Хлони посмотреть на лужу, а не как остальные начинающие картографы на вновь возникшие необитаемые острова или океаническое дно после извержения подводного вулкана, ректор исследовательского центра от счастья чуть из штанов не выпрыгнул и закрепил участок за мной со словами: «И попрактикуешься, и ничего не испортишь, все равно в эти курмыши
– Представляю себе, что началось… – фыркает Майлз, качая головой.
– Не представляешь… – смеюсь, ощущая, что плечи, наконец, начинают утихать, и шея уже не горит от напряжения, и от этого становится легче стоять на гудящих ногах. – Картографы с ученой степенью устроили реальную драку за право исследования участка. Доктор наук Уиллс поставил фингал кандидату наук Элизабет Куини за то, что она его обозвала жирным боровом, который не сможет протиснуться там сквозь бурелом, напорется брюхом на острую ветку и породит там новую популяцию муравьев, а так же мясных мух и прочих хищников, падких на жирное воняющее мясо…
– Фу… – Майз с хохотом мотает головой, морща нос и тонкие губы.
– Но драка прошла впустую. Ректор сказал, что я первая получила право на участок, который никого не интересовал последние лет восемь. И имею полное право разрабатывать его все последующие пять лет. Тем более, что квалификация мне это позволяет. А остальные могут ко мне присоединиться только в качестве помощников при моей непосредственной просьбе об этом.
– Вот это верно! – бариста одобрительно кивает, доставая из сушилки небольшую чашку. – Не все ж тебе на подпевках бегать у больших ученых. Тебе как обычно? Двойной эспрессо? И карамельный сироп?
– Ну при учете, что я только год как обучение завершила и приступила к работе, для меня бегать помощником по земле – большое счастье. Да и не люблю я сидеть в кабинете и писать с умным видом бумажки. Я этим в прошлой жизни назанималась до тошноты… – двумя пальцами дергаю лацкан своего зеленого жилета с нарисованным на нем вечно бодрствующим оком. – Так что…
– Ну, некоторые привычки у тебя не изменились… например гастрономические пристрастия…
– Это да… – киваю, барабаня пальцами по темной столешнице барной стойки. На ней остаются отпечатки, и полированная поверхность глотает их как кофейный пар, полный воспоминаний о том, как росли и зрели эти самые горькие зерна… – Майлз?
– Что?
– Удиви меня, а?
Он на пару секунд останавливается, задумчиво глядя на меня своими влажными выкаченными глазами.
– Ладно… – он убирает чашку на место и достает другую… большую, уютно пузатую, которую хочется держать обеими руками. – А что мне за это будет?
– Хм… – поджимаю губы… – история? Нет? Неинтересно? Может подарок?
– Сделанный своими руками тогда…. Иди, садись уже… На ногах же еле держишься…
– Что есть, то есть… – отлипаю от барной стойки и плетусь к креслам. – Ты, кстати, планшет мне не одолжишь? Хочу доставку продуктов заказать.
– Держи. И заказывай прямо сюда. Все равно пока они доставят, будет пора закрываться. Я тебя провожу до дома.
– Так не терпится распаковать свой подарок? – усмехаюсь, забирая у него включенный планшет. На экране на паузе стоит какая-то игра типа сбора шариков в одну линию. – Имей в виду, я…
Дыхание спотыкается на выдохе, окрашивая действительность неестественно яркими красками. Звуки проскальзывают через испорченный динамик старого приемника, кое-где наращивая объем, а где-то теряя его вовсе. Реальность рассыпается прошлогодней скорлупой опустевшего яйца, и я вижу….
Саламандра пылает в огне, порой лениво ведя умными глазами и показывая острый темный язык из приоткрытой пасти клиновидной головы. На самом деле огонь не вокруг нее, просто она стоит на столе перед пиалой, в которой порхает жидкий свет. Мои пальцы тянутся к ее лапкам, и на ощупь они трепетные и холодные… Она охотно карабкается на мою ладонь, что явно теплее поверхности шершавого деревянного стола.
– Как ты можешь это трогать? – голос полон истерических смешливых нот, будто касается уха, заставляя его краснеть и прислушиваться… – Она же противная…
– Глупости… она прекрасна…
Саламандра кончиком языка очерчивает линии татуировки на предплечье. И мне кажется, что мой скоморох едва не вертится от щекотки. Холодные роговые пальчики на лапках чуть сильнее сдавливают кожу пытаясь утвердиться на новом месте.
– Я с тобой больше в южные страны не поеду….
– Готово. Пробуй… – картинка разбивается голосом Майлза, будто выпущенным из пращи камнем, и бесшумно осыпается искристыми осколками в моей голове, оставляя после себя подступающую тошноту и сбитое дыхание… – Эй, ты чего такая серая? Все в порядке?
– Да… – громко откашливаюсь, с трудом сглатывая несколько раз. У меня трясутся руки, и я осторожно откладываю планшет на столик, чтобы случайно не разбить. – Спасибо за кофе…
Майлз сверлит меня подозрениями, но ничего не говорит… Я смотрю на свои чистые предплечья и постепенно восстанавливаю дыхание.
– Майлз, мы ведь с тобой с детства дружим, да? – игриво улыбаюсь ему, чувствуя, как искристые осколки в моей памяти тают бесследно, оставляя только желание уютно ежиться и пить.
– Ага… с десяти лет… – он усаживается напротив и поглаживает мои успокоившиеся ладони. – А что? У тебя какие-то проблемы с памятью? Когда тебе к доктору Вольфу на отчет идти?
– Все у меня в порядке, не переживай, – делаю голос ласковым, и его плечи расслабленно опускаются, позволяя ему чуть ссутулить спину. – Завтра к нему иду. Я просто хотела уточнить один момент. У меня ведь никогда никаких татуировок не было, правильно?
Майлз молчит почти минуту, явно пытаясь что-то прочитать в моем лице… Но даже доктор Вольф говорит, что это занятие бесполезное, потому что у меня взгляд внутрь себя повернут, и понять мои эмоции и мысли, когда не слышно голоса и интонаций, совершенно невозможно.