Держу тебя
Шрифт:
Он, конечно, никогда не был амёбой, сексуальный аппетит для его возраста у него был здоровый, обычный максимум, после которого начинало нестерпимо «зудеть» — неделя, только на базу он отправился вполне удовлетворённым, а одного вида растерянной мордашки Марии Константиновны хватало для стояка.
Чёрт знает что!
Но дело вовсе не в одежде, не в непрезентабельном внешнем виде Маши, дело в знании, что она любовница отца синеглазок. Понимание этого факта отталкивало Сергея настолько, что порой приходилось прикладывать силы, чтобы не нагрубить при детях, облить словами, как помоями,
Серёга не терпел адюльтеров, при всём разгульном образе жизни, который он вёл до женитьбы и после развода, он не терпел супружеских измен в любых проявлениях. Откуда росли ноги у этого неприятия, он и сам бы не ответил, скорей всего, из детства. Его отец был категоричным, прямо-таки образцово-показательным семьянином, таким, что даже у жены порой сводило зубы. А тут ещё сын уродился на редкость смазливым, как картинка. «Скурвится», — кривился отец, выговаривая матери раз за разом из-за успехов подрастающего парня у противоположного пола. Может, страх «скурвиться» подспудно сидел в Серёге, а может, ещё какая хрень, но адюльтеры вызывали в нём стойкую брезгливость.
Святым он не был даже в браке, глаза оставались при нём, и мыслишки о других женщинах, не жене, проскакивали с завидной регулярностью. Но дальше, чем мысленно облапать, он не двинулся ни разу, даже когда бабьё вешалось без экивоков. Хотеть — хотел, а руки держал при себе, не говоря уже о другом органе. Понятие «мысленная измена», скорей всего, для Серёги Витальевича была слишком абстрактной, чтобы всерьёз задумываться об этом, достаточно того, что он не трахал никого на стороне, хоть и имел почти неиссякаемые возможности для этого.
Понимание того, что Маша спит с женатым мужиком, вызывало внутренний протест такой силы, что он предпочитал свести общение к минимуму, а факт того, что она, при всём при этом, не по-детски его заводит, и вовсе бесил. И свалилась же на его голову эта нянька, будто ему мало своих проблем и внутренних чертей.
Мелкие, дослушав очередной рассказ из уст Марии Константиновны, отправлялись спать. Медленно, неохотно, они шлёпали в свои палаты, иногда ныряя в чужие, в надежде, что никто из взрослых не засечёт.
— Егор, ты забыл, где спишь? — Сергей вышел из комнаты и встал в конце коридора, облокотившись плечом о стену. — Топай, топай, — показал он рукой на дверь палаты Егора, семилетнего толстячка-весельчака. На редкость позитивный мальчишка, радуется даже когда проигрывает, а проигрывает он почти всегда.
— Тёмыч, иди-ка сюда, — он подозвал переминающегося с ноги на ноги ставшего румяным на свежем воздухе Тёмку, в городе тот был почти синюшного цвета. — В туалет хочешь? — он присел под рост ребёнка и посмотрел внимательно на хмурящегося пацана.
— Нет.
— А ты всё равно сходи, — тренер показал рукой на дверь уборной. Малышня порой впадала в такой экстаз от жизни на спортивной базе, что забывала есть, пить, а то и сбегать по нужде. Спортсмены, что и говорить!
Мимо пробежали сестрички в одинаковых розовых пижамах с жирафами, жующими ромашки, синхронно пожелали Сергею Витальевичу спокойной ночи и, держась за руки, заскочили в палату. Девочкам Сергей Витальевич
Хватило одного раза, тогда он едва не пришиб Марию эту, Константиновну. По приезду был объявлен «банный день» — название громкое, в каждом корпусе были душевые кабины для детей и отдельная для персонала, старшие справлялись сами, особо протестующих юных борцов с системой тренеры заталкивали в душ силой и стояли над душой, пока нигилист не отмоет как следует пятки и задницу.
А с мелкими процесс пришлось систематизировать. Включать и настраивать воду, запускать по три гаврика, следить, чтобы мочалками ёрзали по телу, а не по кафелю. Серёга Витальевич с радостью бы свалил эту тягомотную обязанность на воспитателей, но на эти должности стабильно шли женщины, как и всякого рода добровольные помощники от родителей — неизменно были мамочки, бабушки, теперь вот няня. А спортсмены — всё-таки мужики, им не пристало голышом перед чужими мамками бегать (пока не забывались, конечно), так что роль банщика отводилась Серёге, иногда помогал Марат.
Первыми пропустили дам, сестричек Алёшеных с няней за руки, втроём они боязливо покосились на окружающее мужское царство, но в душевую зашли и плотно закрыли за собой дверь. Что они там делали, Серёга не знал, но сорок минут намывать двух шестилеток — слишком долго, да и вода имеет свойство заканчиваться.
Он несколько раз постучал, а потом заглянул, отгоняя любопытную малышню от двери, гаврики уже строили предположения, одно занятней другого, куда подевалась Мария Константиновна и сестрички. Самой актуальной была версия похищения инопланетянами, самой здравой — «девчонки вечно моются по три часа!», а самой не ходовой, но не дававшей покоя Серёге — утонули. Утонуть не утонули, конечно, но мало ли. Сорвало кран с кипятком или удар током, пол провалился, в конце концов. Корпус хоть и новый, но всё возможно. Юридическую ответственность за детей нёс он, а не нянька.
На деревянных скамейках, укутанные в полотенца стояли сестрички, а Мария, мать её, Константиновна, ползала на карачках, растопырившись, как пьяных краб, и шарила руками по полу, длинный махровый балахон, надёжно скрывающий тело девушки, волочился следом.
— Маш? — в первое мгновение он почему-то растерялся, не понял, что нянька попросту потеряла очки, а сестричек поставила наверх, на случай, если линзы разбились. Лишь когда она подпрыгнула, близоруко уставившись на него, беспомощно щурясь, капризно сжимая пухлые губы, он сообразил в чём дело.
— Мы устали тут стоять! — заявили синеглазки.
Сергей отодвинул Машу, подхватил сестричек на руки и быстро отнёс в палату, усаживая рядышком на кровать, машинально одев каждую в заранее приготовленный махровый халатик. Не оставлять же укутанных во влажных полотенцах, в корпусе не холодно, но и не жарко, на фоне акклиматизации заболеть — как нечего делать. Потом он вернулся в душевую — Маша так и стояла, почти не шелохнувшись, как крот на свету, — нашёл её выпавшие очки и выпустил широким жестом возмущённую девушку.