Дерзкие побеги
Шрифт:
Проведя за границей несколько лет, Дзержинский ни на минуту не прекращал работать, и неудивительно, что в 1912 году его снова арестовали. На этот раз последовали долгие годы заключения и каторги, с 1912 по 1917 год: сначала Варшавская тюрьма, затем Орловский нейтрал и, наконец, московская Бутырская тюрьма. После ареста в 1912 году Дзержинский почти два года находился под следствием в десятом павильоне Варшавской крепости. 29 апреля 1914 года был вынесен вердикт: за побег из Сибири Дзержинский приговорен к трем годам каторги, а по обвинению в подпольной работе следствие продолжалось. Когда Дзержинского перевели в Бутырскую тюрьму, суд приговорил его к шести годам каторги за революционную деятельность в период с 1910 по 1912 год, причем из этого срока
Все эти годы заключения Дзержинского поддерживали светлые мечты и радужные надежды, о чем красноречиво свидетельствовали записи в личном дневнике: «Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего. Ибо „я“ не может жить, если оно не включает в себя всего остального мира и людей. Таково это „я“». В 1914 году на каторге он писал: «Чем ужаснее ад теперешней жизни, тем яснее и громче я слышу вечный ее гимн. Гимн правды красоты и счастья… Жизнь даже тогда радостна, когда приходится носить кандалы». Это не пустые слова, ведь за ними стоит искренняя вера Дзержинского в то, что все жертвы окупятся торжеством революции.
В начале 1917 года Дзержинский снова был удачно освобожден, и на этот раз – из Бутырской пересыльной тюрьмы, что было исключительным событием, ведь до этого из Бутырки за всю историю ее существования не удавалось освободиться ни одному заключенному.
Из Бутырской тюрьмы его вызволили московские рабочие. Тогда Дзержинскому было 40 лет, из них 22 года уже были отданы революционной борьбе, поэтому он имел полное право рассчитывать на помощь товарищей. Кроме того, разве мог пламенный революционер оставаться в стороне, когда страна жила ожиданием глобальных перемен?
Оказавшись на свободе, Железный Феликс немедленно включился в работу Московской партийной организации, его как лучшего из лучших отрядили делегатом на Апрельскую партийную конференцию. Работа VI съезда РСДРП(б) была главным образом нацелена на подготовку вооруженного восстания, и, конечно же, Железный Феликс, заслуживший свое прозвище в ходе многолетних испытаний, заключений и ссылок, не раз подтвердивший твердость своего характера во время рискованных побегов, принял самое активное участие в работе съезда. А 16 октября 1917 года на расширенном заседании ЦК партии он был избран в Военно-революционный центр ЦК, тот самый, который должен был руководить восстанием.
Так Дзержинский из юного, несколько романтически настроенного борца за справедливость постепенно превратился в Железного Феликса – одного из непосредственных организаторов и руководителей Октябрьского переворота, а в дальнейшем – грозного главу «карающего меча революции» – ЧК.
Тернистый путь к свободе
Как и для других революционеров, посвятивших свою жизнь пламенной борьбе, серьезным испытанием для Льва Троцкого явился первый арест и первый побег. Хотя сам Лев Давидович утверждал: «В конце концов, я не могу жаловаться на свои тюрьмы. Они были для меня хорошей школой». Только так, в вечных муках, борьбе, горении, бегах и страданиях, закалялся дух истинного борца за светлое будущее, ради которого никакие жертвы не казались чересчур суровыми и жестокими.
Будущий «демон революции» учился в реальном училище и университете. Он серьезно увлекался живописью, писал неплохие стихи и обладал прочими талантами, обещавшими блестящее будущее студенту-математику, пока юноша не увлекся радикальными идеями того времени. Из материалов, составленных помощником начальника Херсонского губернского жандармского управления в Херсонском уезде ротмистром Дремлюгой по донесению секретного агента о тайных рабочих сходках, следует: «8 сего ноября 1897 года в 10 часов явился ко мне, в квартиру мою, находящуюся в городе Николаеве по Артиллерийской улице в д. 6, крестьянин Новгородки Ананий Нестеренко и заявил: Львов (Лев Давидович, молодой человек лет 22, еврей) обратился к собравшимся со словами: „Господа, много лет прошло, как ярмо деспотизма трет наши шеи, пора нам остановиться и сказать: „Довольно!“ Затем эта речь была наполнена порицанием против священной особы государя императора, против правительства, религии, священнослужителей, порядка государственного управления и т. д.“
Безусловно, что ротмистр Дремлюга должен был предпринять серьезные меры по отношению к подобного рода выступлениям. Кроме того, в Николаеве, где тогда проживал Троцкий (в то время Бронштейн), появилась нелегальная газета «Наше дело» и был образован некий Южнорусский рабочий союз, по своим задачам повторяющий петербургские союзы во главе с Лениным и Мартовым. В результате в декабре 1897 года были арестованы все руководители и участники этой организации – всего 250 человек, среди которых был и Бронштейн, тогда двадцатилетний выпускник Николаевского Александровского реального училища.
Ему было выдвинуто обвинение в революционной пропаганде, но Лев Давидович все отрицал: «Виновным себя в принадлежности к противозаконным и противоправительственным сообществам, каким-либо кружкам, а равно в организовывании таковых кружков, в составлении, гектографировании и распространении недозволенных изданий среди рабочих или иного слоя лиц не признаю», – именно так он заявил на своем первом допросе, состоявшемся 23 января 1898 года.
По этому же делу вместе с Бронштейном проходила и Александра Львовна Соколовская, будущая жена Льва Давидовича. Именно эта революционерка, по мнению матери Бронштейна, и сыграла роковую роль в его жизни. Сохранилось прошение Анеты Бронштейн к прокурору Одесской судебной палаты, где она не столько оправдывает своего сына, сколько просит уберечь его от брака с этой «неприятной особой»: «…ввиду громадной разницы в летах (ему двадцать лет, а ей двадцать восемь)… Близкое знакомство сына с этим семейством имело своим последствием нынешнее его положение, вследствие, очевидно, дурного направления и наклонностей этой семьи, а посему брак с такой особой может окончательно погубить его. Не могу при этом не прибавить и того, что родители Соколовской – люди бедные и что брак этот рассчитан скорее на то, чтобы этим путем заставить меня и мужа тратиться и на них». Итак, первый брак Бронштейна был заключен против воли родителей и потому навсегда развел Льва Давидовича с его семьей.
Но вначале было следствие, в ходе которого революционера перевезли из Николаева в Херсон, потом в Одессу. Впервые он постиг все тяготы арестантской жизни и обучился тем хитростям, которые привносили немного радости в унылое существование заключенного. Так, по его воспоминаниям, здесь он освоил науку пересылок тайных посланий из камеры в камеру, вырывая для этой цели последние белые листы из книг.
Вместе с Соколовской Лев Бронштейн отправился в свою первую четырехлетнюю ссылку в Восточную Сибирь. К этому моменту они уже обвенчались в Московской пересыльной тюрьме. Молодая семья прибыла в село Усть-Кут Иркутской губернии, которое и стало их местом жительства на два года. Здесь Лев Давидович впервые встретился с Дзержинским, Урицким и многими другими революционерами, которые, впрочем, в будущем стали его врагами, но пока все они были товарищами.
В ссылке родились две дочери-погодки Бронштейна и Соколовской, однако прибавление в семье не могло оторвать борца за справедливость от более важных дел. Вскоре, в 1902 году, у неутомимого революционера появился план побега. Работая волостным писарем, Бронштейн умудрился утаить один бланк паспорта. Позже он не без иронии вписал в этот паспорт фамилию старшего надзирателя Одесской тюрьмы Николая Троцкого. Эта фамилия осталась за Бронштейном на все последующие годы революционной деятельности, превратившись в легендарный псевдоним.