Дерзкий доктор
Шрифт:
Ее веки трепещут, зрачки расширяются среди ярко-зеленых радужек.
— А что потом?
— А потом… — Я прижимаюсь губами к ее губам. Но не целую ее, не важно, как сильно я жажду попробовать ее на вкус. Не важно, сколько часов я мечтал о том, чтобы погладить ее язык своим. Внушить ей свою волю не получится, пока мне не удастся прорваться через ее защиту. Тогда, что-то подсказывает мне, она будет рада моей воле. Что-то в том, как она покачивается на ногах, ее пульс подскакивает, просто от того, что я приподнимаю ее подбородок. Как отец. Как ответственный мужчина.
Ее пульс учащается.
— Если ты узнаешь меня, что я получаю от тебя?
— Чего ты хочешь?
— Я не знаю, — шепчет она.
— Я думаю, ты знаешь. — Я снова прижимаю наши влажные губы друг к другу, слушая, как в результате из ее горла вырывается хныканье. — Но я начинаю понимать, что все физическое между нами должно быть на твоих условиях. По крайней мере, для начала. Так что, пока я пытаюсь узнать тебя, Шарлотта, почему бы тебе не бросить мне вызов? — Я провожу пальцем вниз по пуговицам ее блузки, останавливаясь на пупке, чтобы подразнить ямочку костяшками пальцев. — Осмелюсь ли я сделать все, что ты захочешь, с этим непослушным маленьким возбуждающим телом, хм? Таким образом, мы четко осознаем тот факт, что никакого принуждения нет. Ты просто попросишь.
— Итак… — Она наклоняет свое прекрасное лицо, приподнимается на цыпочки, чтобы прижаться ближе к моему рту — и с этим движением воздержание от поцелуя становится настоящей пыткой. — Итак, ты позволишь мне прибраться в твоих медицинских файлах. А потом мы сыграем в «правду или действие»?
Наши губы сейчас друг напротив друга. Так близко, что мои слова заглушаются, когда я говорю:
— Это лучшая вечеринка с ночевкой, на которой ты когда-либо была.
— Я не говорила, что останусь на ночь, — раздается ее приглушенный ответ. — В любом случае, разве ты не на дежурстве? Или, по крайней мере, тебе нужно быть в больнице рано утром?
С усилием я отстраняюсь, чтобы посмотреть Шарлотте в глаза, проводя большим пальцем по уголку ее рта.
— Если разобраться в тебе означает, что я опоздаю, так тому и быть. И понять тебя — это именно то, что я намерен сделать. — Я засовываю большой палец ей в рот, двигая им туда-сюда, наблюдая, как ее глаза затуманиваются, когда я имитирую половой акт своим самым толстым пальцем. — Один час, дорогая. — Я засовываю большой палец так глубоко, как только могу, ее рыдание вибрирует у меня по руке. — Скажи — да, сэр.
Мой большой палец высовывается из ее чувственного рта, продолжая размазывать влагу слева направо.
— Да, сэр, — шепчет она, на ее щеках появляется румянец. — Один час.
Собрав всю свою силу воли, я убираю руку и отхожу к двери.
— Пересадки в левой стопке.
Она уже опускается на колени, протягивая руку к папке сверху.
— Спасибо.
***
ЧАС ТЯНЕТСЯ МЕДЛЕННО. Мягко говоря.
Я пью кофе на кухне. Разложил ужин по тарелкам и убрал в холодильник, накрыв пленкой. Переключил музыку с Шопена на Бетховена.
Довольно нелепо, но я смотрю в потолок, задаваясь вопросом, находят ли она мои записи настолько интересными, как она надеялась. Что
Хотя она могла бы быть такой. Когда-нибудь.
Я не знаю, почему я так уверен в этом факте. Но уверен. Медицинское сообщество нуждается в ней, сегодня вечером я собираюсь выяснить, почему она предпочитает приносить кофе и убирать дома вместо того, чтобы реализовать свой огромный потенциал.
За время учебы в медицинской школе и моей карьеры я встретил очень мало хирургов, готовых помочь кому-то подняться до их уровня. Мой наставник был жесток — и он также был моим отцом. Властный, эгоистичный придурок, который до сих пор практикует медицину в Нью-Йорке. Иногда я даже был уверен, что он пытался удержать меня, чтобы я не превзошел его. Я поклялся не быть таким. Как мой отец и многие хирурги того же профиля. Ожесточен по отношению ко всем, чей талант близок к их таланту. По мне, так чем больше квалифицированных рук, тем лучше.
Мой телефон подает звуковой сигнал, оповещая об окончании часа, и я немедленно встаю, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Я распахиваю дверь в свой кабинет, ожидая увидеть ее стоящей на коленях перед папками. Вместо этого она сидит за моим столом, задрав ноги. Она поднимает взгляд от папки, которую держит в руках, и морщит нос при моем вторжении.
И это все. Вот так, блядь. Я бесповоротно влюбляюсь в нее.
Цепи обвиваются вокруг моего бьющегося сердца, сковывая меня навсегда, превращая в ее пленника на всю жизнь. Причем с полной готовностью.
— Прочитала что-нибудь интересное? — Я справляюсь с комком в горле.
— Да! — восклицает она. — Все эти исследования по ксенотрансплантации. Как я не прочитала об этом ни в одном из журналов? — Она переворачивает несколько страниц, широко раскрыв глаза. — И то, как ты описал отторжение аллотрансплантата. — Она откидывается на спинку моего стула, явно ошеломленная. — Это не должно было быть возможным, как только были активированы CD4 или CD8 Т-клетки.
Я приподнимаю бровь.
— Я думал, ты уже знаешь, что я гениален. — Мой бесстрастный ответ заставляет ее по-девичьи хихикнуть, и в этот момент я представляю, как она лежит лицом вниз на моем столе, обхватив руками мои бедра. — Здесь много чего интересного. Ты сможешь прочитать больше завтра, когда вернешься в… — Я осматриваю разбросанные листки. — Чистота.
Шарлотта поджимает свои красивые губки, глядя на меня.
— Ты же знал, что я не смогу прибраться здесь, не прочитав каждое слово.
— Виновен по всем пунктам. — Я обхожу вокруг спинки своего рабочего стула, наблюдая, как осознание овладевает каждым дюймом ее тела. Стоя позади ее сидящей фигуры, я тянусь вниз и беру ее за подбородок, откидывая ее голову назад, обнажая горло и открывая мне вид спереди на ее блузку. — Я начну игру, Шарлотта? — Я хриплю, изголодавшись по вкусу ее сосков. На самом деле, любой ее части. — Ничто из того, что ты мне скажешь, не покинет эту комнату. Мне просто нужно проникнуть в эту прекрасную головку.