Дерзкий плейбой
Шрифт:
— Не указывай мне, что делать.
— Пошла вон. Сейчас же.
Дженни бросается к отцу, и он заключает ее в объятия. Затем выводит через заднюю дверь на террасу. Не уверена, как он отнесется к тому, что я вмешиваюсь, но эта женщина просто смешна.
— Он мне должен, — нижняя губа Моники дрожит.
— Он тебе должен? — смеюсь я. — Ты должна быть благодарна, что он вырастил твою дочь и не подал в суд на твою задницу за алименты. Он намного добрее меня, леди. Разумеется, он достанет деньги. Декер всегда держит слово. Но если ты снова побеспокоишь его или расстроишь
— Кристально, — бормочет Моника. — Скажи ему, что я жду у входа.
Я киваю, и она разворачивается на каблуках, оставляя меня одну на кухне. Дверь на террасу открывается, и Дженни взбегает по лестнице в свою спальню.
Декер пристально смотрит на меня, и впервые я не могу прочитать его чувства.
— Мм-м… Моника ждет у входа, пока ты выпишешь ей чек.
Он кивает.
— С Дженни все в порядке?
— Да. Она всегда знала о Монике. — Декер вздыхает. — Просто никогда не встречалась с ней.
— Прости, что вмешалась. Решила, что так у тебя появится шанс увести Дженни. И мне очень хотелось встать на вашу защиту.
— Спасибо. Ценю твои чувства.
Не пойму, злится ли он, счастлив или просто равнодушен. Коллинз сохраняет хладнокровие гораздо лучше, чем я думала. Может, дело в том, что Дженни рядом. В данный момент я восхищаюсь его сдержанностью. Он стойкий, по-отечески. Думаю, это и означает быть хорошим родителем — не терять самообладания перед своими детьми, как бы сильно не искушала ситуация.
— Если хочешь, чтобы я ушла, я пойму. Прекрасно осознаю, что влезла не в свое дело.
Декер подходит ближе.
— Я забочусь о тебе, Тейт, и мне нравится, что ты в свою очередь заботишься нас с Дженни, — он наклоняется и быстро целует меня.
— Разве тебе не пора к Монике?
— Подождет, — Декер целует меня крепче. Проходит несколько минут, и он в конце концов уходит разбираться с Моникой.
ГЛАВА 24
ДЕКЕР
Поверить не могу, что у Моники хватило наглости прийти сюда, зная, что Дженни, вероятно, дома. Захожу в гостиную и выглядываю из-за жалюзи. Моника ждет в дверях. На ней обтягивающие джинсы и фиолетовый топ с слишком низким вырезом, демонстрирующим грудь, за которую, я уверен, заплатил. Если не я, то какой-нибудь другой ничего не подозревающий придурок. Интересно, имеет ли бедолага, с которым она познакомилась, хоть малейшее представление о том, на что подписался. Оглядываясь назад, я поверить не могу, что лег с ней в постель, но, когда ты молод, то часто делаешь глупости.
Хуже всего то, что Моника неплохой человек. Просто ее так воспитали. Из того, что я понял — ее родители оба были такими. Всегда в поисках подачки, никогда нигде не работали. Трудно обвинять кого-то в том, какой он есть, если этот человек никогда не знал другой жизни.
На улице припаркован черный седан с тонированными стеклами. Не вижу, есть ли в нем кто-то или нет. Моника смотрит на входную дверь, ожидая, когда я выйду. Мне нужно несколько минут, чтобы взять себя
Рад, что Тейт вмешалась, чтобы я как можно скорее вытащил Дженни из этой ситуации. Я в курсе, что слишком опекаю ее; Дженни ведь уже четырнадцать. Я пытался вести себя прилично на работе, когда Моника туда заявилась. Пришло время снять перчатки и положить конец этому дерьму. У нас была договоренность, и Моника нарушила ее, придя сюда.
Честно говоря, думал, что Дженни расстроится сильнее. Все, что она спросила: «это и есть моя мать?» Я мог бы солгать ей, но не стал. Мы не лжем друг другу. Я ничего от нее не скрываю и не собираюсь.
Дженни крепкий ребенок с умной головой на плечах. Она всегда знала, что ее матери не будет на фотографиях. Я водил ее к терапевту, когда она была маленькой, чтобы убедиться, что это не вызовет никаких проблем. Провожу рукой по волосам и направляюсь в свой кабинет за чековой книжкой.
Моника не заслуживает ни цента за свое поведение, но я хочу, чтобы она ушла из нашей жизни навсегда. Не допущу, чтобы она доставала Дженни или причинила ей еще больше боли. Сделав глубокий вдох, открываю дверь. Моника вытирает глаза, но мне плевать, плакала она или нет. Я сделал все возможное, чтобы остаться с ней в хороших отношениях — перевел ей кучу денег, и вот как она отплачивает.
Понижаю голос до шепота, который звучит как шепот-крик.
— О чем, черт возьми, ты думала, явившись сюда? В. Мой. Дом!
— Прости, Декер, я просто многое обдумала после нашего разговора на днях. Увидела ту фотографию в твоем кабинете и задалась вопросом, думает ли Дженни обо мне, спрашивает ли. Это глупо, теперь я понимаю. Просто… я ее мама, и мы никогда не встречались. Хотя она красивая и такая вежливая. Я не хотела ее расстраивать, клянусь!
— Какая же ты эгоистка! Ты бы лучше задалась вопросом, что с ней может случиться, если ты появишься здесь! И, черт возьми, она же ребенок! Разумеется, она интересовалась тобой, когда ей было пять лет, но не сейчас. Дженни в курсе, что ты никогда не станешь частью ее жизни. Таково было соглашение. Нельзя сказать: «о, дорогая, прошло четырнадцать лет, но знаешь что, я твоя мама!». Я знаю тебя, и через месяц или, черт возьми, через неделю ты уже будешь с очередным мужчиной, а Дженни превратится в тусклое воспоминание. Я этого не потерплю.
— Она, наверное, думает, что я монстр.
— Прекрати, — качаю головой и указываю пальцем. — Не устраивай этого дерьма. Я слишком разозлен.
— Какого дерьма?
— Психологически манипулировать, говоря такие вещи. Предположим, я обрисовал тебя нелестным образом, и именно поэтому Дженни не хочет иметь с тобой ничего общего. Но это неправда. Дело в том, что мы мало говорим о тебе. Однако мы привыкли. И я никогда не говорил о тебе ничего плохого дочери. На самом деле, даже приукрасил с хорошей стороны. Я не хочу, чтобы она думала, что ее мать — плохой человек. Зачем мне так поступать? Она — половина тебя, ты понимаешь это, верно?