Дерзкий рейд
Шрифт:
Когда красноармейцы подскакали к ним, неизвестные неподвижно лежали без сознания на склоне бархана. На них были старые, поношенные мохнатые пастушьи шапки, стеганые облезлые халаты, линялые гимнастерки и стертые, выгоревшие сапоги. У одного на ремне подсумок с патронами, а другой зажал в руке, как палку, винтовку. Видимо, об нее опирался при ходьбе.
На людей страшно было смотреть. Худые, изможденные, высохшие. На их заросших, бородатых лицах выделялись темными пятнами глазные впадины и вспухшие, потрескавшиеся губы.
Один из них был смуглый, широкоскулый, борода черная, смоляная. А другой, тоже сильно загорелый, с бровями и растительностью на обтянутых щеках цвета ржавой соломы. В нем сразу Круглов опознал европейца.
— Как они сюда попали? — Матвеев с удивлением смотрел на незнакомцев, — Комиссар сказал, что тут на полтыщи верст в округе нет жилья настоящего. Кто такие?
— Все узнаем. — И Круглов соскочил с коня.
Матвеев последовал его примеру.
Незнакомцы находились в бессознательном состоянии. Похоже было, что они просто крепко спали. Матвеев расстегнул у светлобородого на груди карман.
— У него что-то тут есть.
— Давай сюда!
Матвеев вынул удостоверение с красным корешком и пятиконечной звездой и протянул его командиру:
— Красноармейская книжка! Выходит, своя ребята.
Круглов развернул книжку с потертыми краями и прочел:
— «Первый интернациональный полк, вторая рота… Красноармеец Джэксон Сидней»…
— Чудная фамилия, — сказал Матвеев, — нерусская.
— Ясное дело, что нерусская, — ответил Круглов. — Полк-то ихний интернациональный. Значит, там всяких народов люди.
— Как у нас в отряде.
— Выходит, так. — Круглов снова осмотрел книжку и прочел дальше: — «Выдано в мае 1918 года… Город Ташкент».
— Какой город?
— Ташкент.
— Ташкент — город, слыхивал я, на другом конце пустыни… Мать честная, неужто они прямиком через пески перли?!
— Может быть, и перли. Вишь, высохли прямо до костей.
Круглов осмотрел карманы смуглолицего, достал и его красноармейскую книжку, развернул:
— «Красноармеец Мурад Сапарниязов»…
2
Двое суток Мурад и Сидней спали.
Их положили на повозку, укрыли от солнца. Поили через каждые полчаса водой, давали жидкого бульона.
Первым пришел в себя Джэксон. Вода и бульон вернули его к жизни. Открыв глаза, Сидней удивленно посмотрел вокруг. Где он? Почему рядом костры, люди, лошади, верблюды?! Не мираж ли это? Он опустил веки и тут же спохватился: где Мурад?
— Мурад! — позвал он. — Мурад!
Он кричал, напрягал все силы, но вместо крика у него получился какой-то сиплый слабый шепот.
— Лежи, лежи, — ласково произнес Матвеев, который не отходил от спасенных и ухаживал за ними, как за маленькими детьми. — Надо лежать. Здесь, рядом твой кореш.
Чужой голос, совсем не похожий на голос туркмена, окончательно вернул Джэксона к действительности. Он открыл глаза. Нет, это не мираж. Тогда что за люди его окружают? К кому они попали?
Сидней приподнял голову и настороженно осмотрелся. Увидел на выгоревшей фуражке Матвеева пятиконечную красную звезду. Сразу стало легко, свободно. Джэксон улыбнулся потрескавшимися губами.
Свои!..
Он хотел было снова лечь на подостланную шинель, но встрепенулся. Приподнялся на локтях.
— Кто командир? — прохрипел Джэксон. — Позовите командира…
— Не беспокойтесь, товарищ, надо лежать тебе, — говорил Матвеев. — Надо окрепнуть. А потом и поговоришь с нашим командиром.
Но Сидней настаивал. Он должен сейчас же видеть командира, немедленно! Он должен сообщить нечто очень важное.
Матвееву ничего не оставалось другого, как отправиться за командиром отряда. Джэксон требовал «самого главного».
Вскоре к повозке, на которой лежали Джэксон и Мурад, все еще не приходивший в себя, подъехала группа кавалеристов. Они спешились, подошли. Один из них протянул Сиднею руку:
— Джангильдинов. Военный комиссар Тургайского края, командир отряда.
Джэксон внимательно всматривался в незнакомого человека. Джангильдинов был среднего роста, плотный, с мягкими восточными чертами лица. В его глазах, темных и внимательных, светились доброта и проницательность.
Сидней, собрав свои слабые силы, приподнялся, уперся локтями.
— Надо сообщить… Срочно сообщить в Ташкент, сообщить в Москву! Они подняли мятеж с помощью англичан…
Сидней злился на свою слабость, старался скорее рассказать о трагической гибели чрезвычайного комиссара по делам Закаспийской области Флорова, о разгроме Ашхабадского ревкома, о том, что английские военные специалисты руководят мятежниками.
Колотубин стоял рядом с повозкой и слушал. Несколько недель назад ему и Джангильдинову уже рассказывали о положении в Ашхабаде, о мятеже, об англичанах. Колотубин вспомнил Царицын, просторный вагон-салон и ровный, с типичным кавказским акцентом голос наркома Сталина. А сейчас перед ним на повозке живой свидетель тех кровавых событий, чудом избежавший смерти, одолевший немыслимое расстояние по горячим пескам Каракумов, чтобы сообщить об ашхабадской трагедии.
Когда Сидней кончил говорить, Джангильдинов положил руку на плечо Джэксона:
— Спасибо, товарищ, за службу революции. Сейчас вам надо отдохнуть, набраться сил. Впереди трудные бои. — И, немного подождав, добавил: — Товарищ Ленин уже знает все. И о мятеже, и об интервенции англичан, и об открытии Закаспийского фронта.
От каждого слова Джангильдинова у Сиднея спадали тревога, беспокойство, которые столько времени заставляли жить, двигаться.
«Товарищ Ленин знает, — думал Джэксон. — Это хорошо. Выходит, какая-то из наших групп добралась до своих раньше… Это очень хорошо!»