Дерзкий рейд
Шрифт:
— Впереди Урсатьевская, — доложили Флорову.
Показался небольшой поселок, открытый с четырех сторон ветрам. Самые большие дома — вокзал и депо, сложенные из красного кирпича. К ним жмутся несколько домишек европейского типа, а дальше — окруженные глинобитными заборами плоскокрышие кибитки. Около вокзала зеленели одинокие чахлые акации, которые чудом выросли в этом крае ветров и жары.
Урсатьевская — узловая станция. Отсюда шли вагоны на север — в Ташкент, на восток — в Коканд и Фергану, на юг — в Самарканд, Бухару и далее, до Красноводска — до самого Каспийского моря.
К вокзалу, пыхтя и гудя, подошел поезд-броневик. Пыльный перрон сразу заполнили спрыгнувшие с платформ красноармейцы. У крана с кипятком выросла очередь.
Алексей Флоров вышел из вагона. Остановка его не радовала: надо было скорее добраться туда, в Ашхабад. Флоров неторопливо прошелся по перрону. Под жидкой тенью пропыленных акаций прямо на земле небольшими группами расположились бойцы какой-то части. Одни дремали, закрывшись от жгучего солнца и ветра полой шинели, другие неторопливо ели свежий мелкий урюк, черствые лепешки из джугары и запивали их кипятком из котелков.
К Флорову скорым шагом подошел начальник станции. У начальника было усталое небритое лицо с красными от недосыпания глазами, а его фигура, длинная и нескладная, напоминала плохо выструганную оглоблю.
— Встречного поезда ждем. Через пять минут прибудет. Сразу же вас и отправим, — сказал начальник станции хриплым голосом. — А дальше задержек не будет. До самого Самарканда.
— А что это за отряд? — Флоров кивнул в сторону красноармейцев, расположившихся под акациями.
— Они из Ферганы. В Ташкент следуют.
— Давно здесь?
— Со вчерашнего утра, — поспешно ответил начальник, — но сегодня отправим. Обязательно! К вечеру будет попутный поезд.
Вдруг сзади, за спиной Флорова, раздался чей-то радостный голос.
— Питер! Питер!
Флоров обернулся. К нему спешил рослый красноармеец. На нем выгоревшее поношенное солдатское обмундирование, красный, но уже полинявший бант на груди. Лицо европейца, худое, загорелое.
— Здравствуй, Питер! — обратился к Флорову подошедший.
— Здравствуй, товарищ, — улыбнулся комиссар, — но я не Питер. Ты, видимо, ошибся…
— Нет, нет! — Глаза красноармейца зажглись неподдельной радостью. — Это твой голос!.. Твоя улыбка… Я Сидней! Сидней Джэксон, помнишь?.. «Баркаролла»… — И он, волнуясь, вдруг быстро заговорил по-английски.
Флоров сразу стал серьезным. Он внимательно всмотрелся в лицо красноармейца. Брови комиссара прыгнули вверх, в серых глазах недоумение сменилось искренним удивлением.
— Вы?.. Неужели?..
Теперь уже улыбался Джэксон. Он утвердительно кивал, отвечая по-русски:
— Да, Питер… Я!
Они обнялись. Потом еще раз. Хлопали друг друга ладонями по спине, говорили радостно наперебой, мешая русские и английские слова.
Сразу же вокруг них образовалась толпа. Красноармейцы соскакивали с платформ и с удивлением смотрели на своего командира: чрезвычайный комиссар, член Центрального Комитета партии и ответственный работник Совнаркома Туркестанской республики горячо обнимался с каким-то рядовым красноармейцем! Кто-то из бойцов тут же предположил, что их комиссар своего брата пропавшего нашел.
Растолкав любопытных, к Флорову подошел командир, невысокого роста, в потертом френче, правая рука забинтована.
— Интернациональная рота Ташкентского революционного полка, — доложил он, — после успешной операции в Фергане против басмачей возвращается в Ташкент. Ротный командир Хабибулин.
Флоров тепло пожал левую, здоровую руку командира и сказал:
— Джэксона я возьму с собой, товарищ ротный.
— Как же мы… Джэксон хороший боец. К тому же в нашей интернациональной роте он единственный американец! — попытался возразить Хабибулин.
Но Флоров был непреклонен. Он вынул свой мандат и показал Хабибулину. Тот по слогам прочел документ, и на его скуластом лице появились удивление и робость. Никогда еще ему не приходилось так близко стоять и разговаривать с таким большим начальником.
— Хорошо, товарищ чрезвычайный комиссар… Так будет, хоп майли…
Хабибулин на какое-то мгновение сосредоточился, потом решительно отстегнул свой маузер и протянул его Джэксону:
— Хорошего человека на Востоке провожают с подарками. Возьми, пожалуйста! На память о наших боевых делах.
Джэксон с благодарностью принял дорогой подарок. Шутка ли сказать — маузер!
2
Через несколько минут Сидней Джэксон уже сидел в вагоне Флорова. Поезд-броневик, набирая скорость, увозил их все дальше и дальше на юг. Купе комиссара заполнили командиры, красноармейцы. Им хотелось посмотреть на американца. На столе появились колбаса, вареная баранина, миска свежего янтарного урюка, пучки зеленого лука, полбуханки хлеба, лепешки.
Во время дружеской трапезы из рассказа комиссара Джэксон узнал, что Флорова зовут не Питер, а Алексей, что после ареста на корабле его судили, приговорили к пятнадцати годам каторжных работ и отправили в конце 1915 года в Сибирь. Алексею помогли бежать, и до самой Февральской революции он жил нелегально в Средней Азии и вел подпольную работу.
— А ты, друг, здорово тогда нам помог! — говорил Флоров, подавая Джэксону пиалу с чаем. — Ты даже сам не представляешь, что ты сделал. — И, увидев, что его бойцы недоумевающе уставились на Сиднея, комиссар сказал красноармейцам: — Вот этот американский товарищ помог нам доставить из Англии важные партийные документы.