Десант из прошлого
Шрифт:
Он замолчал, ожидая, что сейчас, последует новая атака. К его удивлению, Ульман, внимательно выслушав Андреева, только пожал плечами.
— Ваше право думать так, а не иначе, — сказал он миролюбиво. — По-моему, нелепость — вдохновение по заказу. Вы ссылаетесь на Бернала, я — на Гексли. Видеть своей целью лишь практические выгоды для кого-то? Меня этим не соблазнишь. И потом: и польза и вред — явления, так сказать, вторичные. Первично чистое исследование.
— Не скажите, — возразил Александр Михайлович. — Радиолокаторы и пенициллин, например, изобретали именно по заказу… Нужды общества натолкнули ученых, не так ли?
— И все же отвлеченное познание как самоцель… — начал было Ульман, но вдруг махнул рукой, рассмеялся.
— Мы с вами все равно не сговоримся, — дружелюбно проговорил он, заглядывая в опустевший кофейник. — Впрочем, это ведь и не обязательно. Продолжайте считать, что ученый что-то кому-то должен, пожалуйста. А я останусь при мнении, что ему наплевать на всех и вся, кроме своих теорий. Ну как, согласимся на ничью?
Андреев пожал плечами. Конечно, глупо было бы пытаться обращать упрямого немца в свою веру. Не затем он здесь.
— Вот что, господа, — сказал он решительно. — Я пришел к вам за помощью. Можете ли вы что-нибудь сделать для освобождения «Иртыша»?
Брэгг покачал головой.
— Я, конечно, поговорю в Высшем совете, только… Вряд ли это поможет. Странная штука — наш совет. Формально — главный законодательный орган. А фактически — бессмысленная говорильня… Так что на совет надежда плоха. Надо что-то придумать. Может быть, поговорить с президентом?
Ульман презрительно фыркнул.
— С Карповским? Самое пустое занятие. Лучше с Гейнцем. Он хоть деловой человек. Впрочем» и это бесполезно. Тут какая-то политика, я уверен. И, очевидно, не слишком чистая.
Брэгг заговорщически скосил глаза.
— Курт в своем амплуа. Кстати, в оценке нашей республики он сходится с вами, господин Андреев. Считает, что все это — гигантская авантюра, только не может понять, какая. А в президенте и его помощниках подозревает чуть ли не жуликов.
— Неправда, — возразил Ульман. — Думаю, что нам повезет, если они окажутся просто жуликами. Боюсь, что-нибудь похуже.
Андреев был сбит с толку.
— И несмотря на это, вы им служите? Где же логика? Ульман поднес к губам сигарету, выпустил струйку дыма и только тогда ответил:
— Я же сказал вам: не все ли равно, кому мы сегодня, как вы выражаетесь, служим? Да и какое мне дело до них? Грязная история, вижу. Но у меня нет ни малейшего желания быть мусорщиком. Пусть возятся в грязи, кому это нравится. Я разрабатываю принципиальные схемы ионолетов, а остальное меня не касается. Главное — установить четкое разграничение функций. И успокоиться.
Он взглянул на Андреева.
— Кстати, мы ведь тоже работаем в конечном счете для людей. Вне зависимости от карповских и гейнцев.
— Послушайте, — задумчиво произнес Брэгг, поглаживая худую пергаментную щеку. — Почему вы оба так ожесточены? Не преувеличиваете ли вы изъяны благословенной республики Фрой? Мне начинает казаться, что в вас говорит не столько стремление к объективности, сколько обида ущемленного индивидуума…
— То есть? — вскинул брови Ульман.
— Пожалуйста, объясню. Господина Андреева насильно поселили на острове, и он не может, конечно же, чувствовать к республике симпатии, — продолжал Брэгг, — И вас, Ульман, судя по вашим рассказам, прислали сюда против вашей воли. Насилие вызывает протест — так всегда бывает. Отбросьте же личное и попробуйте взглянуть на все беспристрастно. Да, безусловно, очень многие порядки на острове достойны критики. Но ведь сама-то идея республики Фрой, признайтесь, не так уж и плоха. Мне, по крайней мере, кажется, что люди, задумавшие ее, руководствовались, видимо, гуманными целями. Но поскольку мечта и реальное ее воплощение не всегда адекватны, а определенные моральные издержки неизбежны, стоит ли так сурово подходить к тому, что мы здесь видим?
— Минутку, профессор, — быстро проговорил Андреев. — Давайте уточним: на чьи деньги построена республика?
Брэгг задумался.
— Мм… Конкретных имен я не знаю, но думаю, что ее финансирует… какая-то группа лиц, обладающих достаточными средствами. Нечто вроде Рокфеллеровского фонда. А если точнее…
— Если точнее — капиталисты, так? — энергично подхватил Андреев.
— Капиталисты? Пусть будет так, — усмехнулся англичанин. — В вашей стране, я знаю, это слово считается бранным, но у нас к предпринимателям относятся несколько иначе.
Александр Михайлович пропустил колкость Брэгга мимо ушей, он не хотел размениваться на мелочи.
— Итак, капиталисты-гуманисты бросают на ветер сотни тысяч долларов, чтобы разок умилить человечество. Но скажите, профессор, не кажется ли вам подозрительной филантропия таких гигантских масштабов?
— Не кажется, — суховато проронил Брэгг.
— А мне кажется. Во-первых, что это за бескорыстные графы Монте-Кристо? Если б речь шла в самом деле о великом обществе, они не прятались бы, а вопили на весь мир. И далее, я уверен, что люди, которых вы считаете необыкновенно щедрыми идеалистами, рассчитывают вернуть свои затраты сторицей. Не знаю, каким образом они это сделают. Я исхожу из общественного постулата: капиталист по природе своей не может быть добреньким простаком. История — тому пример. И ваша, профессор, аналогия с Рокфеллеровским фондом неудачна. О долгосрочном кредите для научных исследований тут не может быть речи. Ваши, извините, таинственные хозяева торопятся сорвать какой-то куш… И вы им нужны только для этого.
Брэгг, снисходительно поглядывая на Андреева, молчал. Помалкивал и Ульман. Но когда Александр Михайлович припомнил слова Маркса о подлостях, на какие способен капитализм ради получения сверхприбылей, Ульман не выдержал.
— Черт побери, до чего же вы истовый фанатик! — желчно воскликнул он. — Даже из своего Евангелия сыплете. Ну и ну! Да будь вы и тысячу раз правы, доктор Андреев, будь вы миллион раз правы, от этого ведь не легче! Что вы хотите от нас, ученых? Революций, дворцовых переворотов? Не ждите, господин Андреев! У нас другие заботы.