Десант из прошлого
Шрифт:
— Так. Но тогда лучше было бы его…
Молчание.
— Вы меня слышите?
— Да. Я вас понимаю. Я об этом думал. Но решиться не мог. Напоминаю о принадлежности корабля.
— Вы хотя бы уверены, что он ничего не передал?
— Уверен. Мы забили эфир.
— Хорошо. Что сделано, то сделано. Но это серьезное осложнение. Теперь нам надо особенно спешить. События могут обернуться как угодно. Мы не имеем права рисковать. Достаточно того, что вы уже дважды получали отсрочку.
— Вас понял.
— До свидания.
(Во время этого разговора собеседники не произнесли ни слова, ибо их разделяли тысячи миль. Обмен радиограммами, закодированными шифром «К — М — К», происходил 18 августа с двадцати трех часов пятнадцати минут до двадцати трех часов двадцати пяти минут по фроянскому времени.)
Глава VI
ЧЕТВЕРТЫЙ ВАРИАНТ
Плотная, давящая духота. От табачного дыма щиплет глаза, першит в горле. Но этого никто не замечает. Четырнадцать человек, осунувшихся, заросших щетиной, сидят на кроватях. Двое стоят — один облокотился о подоконник, другой ссутулился в проеме открытой в коридор двери. Они следят, чтобы никто из охраны не подслушал. Здесь, в прокуренной комнате, собрались полномочные представители всех кубриков, где живут русские пленные с «Иртыша». В длинном, наполовину врытом в землю бараке, искусно замаскированном сверху под заросший кустами холм, всего семь комнат — кубриками их по привычке называют сами моряки. В каждой из них стоит стол, три пластмассовых стула, одна к другой вплотную — восемь-девять коек, похожих на носилки с деревянными ножками. Только комната номер три рассчитана на троих — здесь поселили научного сотрудника Феличина, врача Гарчика и капитана Щербатова. Да Инга Горчакова живет в каморке без окон.
Пошел шестой день плена и четвертый день голодовки, объявленной русскими в знак протеста. Утром, после того как солдаты невозмутимо унесли бачки с бульоном и рисовой кашей, Николай Иванович Щербатов, пошатываясь от слабости, прошел по всем кубрикам и сообщил экипажу о совещании, которое состоится вечером в его комнате. Поскольку всех она не вместит, Щербатов предложил направить к нему по два человека от кубрика. Разговор будет серьезный: надо решать, что делать дальше. Поэтому делегаты должны прийти на совещание с конкретными соображениями.
И вот уже около часа в кубрике номер три кипят страсти. Особенно горячится широкоскулый коренастый сигнальщик Иван Чепрасов.
— Малодушие — вот что нас подводит! — Часто моргая белесыми ресницами, Иван покрутил головой и продолжал: — Животы подвело, да? А думаете, я жрать не хочу? На то и голодовка… А отступать нельзя… Алексей говорит, что этим гадам все равно, хоть подохни мы все. А я уверен: не станут они на рожон переть. Побоятся, подлюки, вот увидите!
Чепрасов скрипнул зубами и, рубанув ладонью воздух, закончил:
— Наш кубрик — за продолжение голодовки. Точка! И сразу же с койки поднялся длиннорукий парень — помощник механика Володя Коноплин, комсорг команды. Он заговорил негромко, чуть заикаясь:
— 3-зря Иван лотошит. Я не с-согласен с ним. Тактика у нас должна быть гибкой. Не удалось одно — придумай другое. Мне к-кажется, они даже довольны, что мы так пассивны. Вчера в-вечером один охранник — знаете, маленький такой, на турка похожий, — тайком сунул мне в карман кусок колбасы. Я не взял, а он огляделся да и г-говорит тихонько — я по-английски м-ма-лость разбираю — дураки, дескать, вы, матросы, наше, говорит, начальство приказ получило — голодовке не препятствовать, даже если помирать русские начнут…
Он опустил кудлатую голову, немного помолчал. Затем произнес твердо, почти не заикаясь:
— Надо готовиться к драке. Бандитов голодовкой не проймешь, только сам обессилеешь. Считаю правильным вот что: обезоружить охрану, пробиться в порт, захватить «Иртыш». Другого выхода не вижу… Надо смелее.
— Чушь! — Потирая ладонью лысину, боцман Шабанов сорвался с места и обвел взглядом комнату. — Чушь! — напористо повторил он. — Да нас как щенят перестреляют! Ах, какой ты храбрец, аж завидки берут. «Обезоружим», «захватим»… Конечно, кашу заварить мы сможем. Да только нужна ли она — такая? Если мы первыми драчку затеем, им и карты в руки: передавят «в порядке самообороны». Нет, товарищи матросы, не зная броду, не суйся в воду, верно люди говорят. Но и ждать у моря погоды не стоит, как мы делаем…
Михаил Иванович Шабанов изложил свой план, который сводился к тому, чтобы взять «этих сволочей» хитростью. Пусть они думают, что в экипаже кроме подлеца Коршунова есть другие предатели, которым родина недорога. Надо заявить о желании остаться на острове. Не обязательно сразу, лучше поодиночке. Кое-кого наверняка отпустят. Коршунова-то выпустили. А потом, когда на воле соберется хотя бы десяток своих, можно будет попытаться силой проникнуть на радиостанцию, сообщить о себе… Вот такой риск будет вполне оправдан…
После выступления Михаила Ивановича споры разгорелись еще жарче. Конец дискуссии положил Щербатов. Он, как и Володя Коноплин, тоже пришел к выводу, что голодовку следует прекратить, ибо, возможно, она играет на руку врагу. Но и боцман прав: начинать боевые действия преждевременно. Щербатов предложил свой план организации сопротивления.
В первую очередь, по мнению Николая Ивановича, следует установить надежную связь с Андреевым, находящимся по ту сторону проволоки. Он, безусловно, реальнее представляет обстановку, и у него, по всей вероятности, уже есть соображения о дальнейших действиях. Кроме того, риск может и не понадобиться: не исключено, что здешние главари не завтра, так послезавтра одумаются.
И все же, закончил Щербатов, экипажу надо быть готовым к открытой схватке. Нужно разработать подробный, продуманный до мелочей план разоружения охраны. Электрикам следует подготовиться к отключению тока от колючей проволоки. Всем остальным высматривать слабые звенья в организации охраны и продолжать сближение с солдатами — среди них непременно найдутся парни, на которых можно повлиять.
Но прежде всего — связь с Андреевым, ее нужно установить как можно скорее. Хорошо, если боцман окажется прав и кого-нибудь в ближайшее время выпустят из лагеря. А если нет?
Произнеся «А если нет?» — вопрос, обращенный скорее к самому себе, чем к слушателям, Щербатов внезапно умолк и задумался. И тут же из дальнего угла раздался глуховатый голос штурмана Красильникова:
— Выпустят, Николай Иванович. Хорошая идея сверкнула у Кости Феличина, товарищи. Послушайте…
Феличин нехотя поднялся с места:
— Не знаю, как вы посмотрите… Это я, конечно, не из шкурнических побуждений, а потому что так вернее. Если мы с Ингой Горчаковой официально заявим, что, как научные сотрудники, не хотим больше оставаться в обществе матросов, то нас, возможно…