Десант местного значения

Грибанов Роман Борисович

03 ноября, местное время 04:08. Камчатка. Дефиле в километре к северу от сопки Бархатная, пятьсот метров к юго-востоку от брода через реку Паратунка. Самоходная установка Су-100, бортовой номер 02, из состава 460-го отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона 22-й дивизии

Их было четверо. Четыре машины, вся первая батарея целиком, вот и все силы, что успели переправиться через гать и, развернувшись к югу, занять заранее подготовленные саперами позиции на южном склоне дефиле, перед бродом и проложенной за ним гатью. Позиции, это слишком громко сказано. За ночь саперы успели только выкопать неглубокие окопчики, всего полметра глубиной, замаскировать брустверы и расчистить немного сектора ведения огня. Такие же окопчики были оборудованы и на северном склоне дефиле, но сейчас они остались пусты. Дальше произошла заминка. Американцы, очевидно передовой дозор, заметили переправу техники, их тоже заметили, поднялась стрельба. Взлетели осветительные ракеты, заработала артиллерия, наша и вражеская. И почти сразу же один из вражеских гаубичных снарядов попал в гать перед танком командира дивизиона, который шел за первой батареей. Танк не был поврежден, как застывшие за ним самоходки второй батареи, но гать оказалась разрушена. Конечно, саперы, рискуя жизнями под непрерывными разрывами снарядов, могли уложить на поврежденное место запасные бревна, но время было потеряно. И это оказалось фатальным. Вся эта суета саперов, с гатями и расчисткой местности для проходов техники, не прошла мимо внимания американцев. Помимо высылки дозоров был подготовлен ударный кулак, включавший в себя один батальон морской пехоты и танки. Батальон, правда, уже изрядно поредевший, средних танков М48А3 и, самое главное, рота тяжелых танков М103.

Тяжелый танк М103 производил впечатление. Наиболее подходящим к нему названием, наверное, было «танк напуганных». Генералы, которые утверждали на него техническое задание, очевидно, во Вторую мировую войну были офицерами, которые высаживались в Европе. Не на Тихом океане, где американцам противостояла совершенно смешная японская бронетехника, а именно в Европе. На Сицилии, в Италии, во Франции. Где американские солдаты наконец-то столкнулись лицом к лицу с «тиграми», «пантерами» и прочими порождениями сумрачного тевтонского гения. И тогда американским военным стало ясно, почему их русские союзники морщатся при виде «Шерманов» и откровенно плюются при виде «Стюартов», поставляемых им по ленд-лизу. Тогда ситуацию спасло абсолютное господство в воздухе, а в редких случаях, когда погода закрывала небо для авиации, немцев просто задавили числом. Но потери при этом были весьма болезненные. Как сказал один из американских танковых командиров, «при бое с „Королевским Тигром“ соотношение 15 к 1 в нашу пользу позволяет нам с уверенностью рассчитывать на победу». А ведь у русских, которые стремительно превращались из вчерашних союзников в завтрашних врагов, танков было гораздо больше, чем у немцев. И, если быть честными, именно русские сломали хребет бронетанковым силам вермахта, перемолов и «тигры», и «пантеры», и прочий зверинец. Короче, Армия США и Корпус морской пехоты хотели получить тяжелый танк. Нет, ТАНК! Конструкторы, которые его проектировали, находились под очень большим впечатлением не только от немецких машин, но и от советского танка ИС-3, который, по факту, являлся победителем во Второй мировой войне среди тяжелых танков. Но сразу танк у них не получился, все-таки американская танковая конструкторская школа в 1940-х годах представляла собой убогое зрелище, резко контрастируя с корабельной или той же авиационной. Их метания и потуги, начиная с 1945 года и заканчивая 1951-м, выразились в ряде опытных проектов, Т29, Т34 и, наконец, Т43. И последний, как представлявший собою что-то более существенное, чем сон разума, даже был изготовлен серией в триста штук. Однако сказалась спешка с производством танка – системы управления огнем и наведения орудия работали неудовлетворительно (их нужно было заменить новыми), от силового отделения нагревалась ниша башни, а выхлопные газы попадали в отделение управления. В танк, по результатам испытаний, нужно было внести около ста различных доработок и изменений. В результате в 1955 году было принято решение отправить всю серию на хранение – Т43 на вооружение сухопутных войск не был принят. После многочисленных доработок танк, под обозначением М103А1, в количестве 219 штук в 1959 году был принят на вооружение морской пехоты. Армия, в конце концов, от него отказалась. Уж очень дорогое и прожорливое чудовище получилось в итоге у конструкторов фирмы «Крайслер».

Танк впечатлял, даже просто одним своим внешним видом. Невероятно мощная, длинноствольная пушка М58 калибром 120 миллиметров. Лобовая броня корпуса в 127 миллиметров, достигающая на стыке верхней и нижней лобовых деталей линкорной толщины, в десять дюймов, 254 миллиметра. Мощный карбюраторный двигатель AV-1790-5B мощностью 810 лошадиных сил и трансмиссия CD-850-4В, позволяющая разгонять танк массой более 58 тонн до 37 километров в час. Надежное шасси, опирающееся на семь катков. Два пулемета, один пятидесятого калибра, на башне, и один тридцатого, спаренный с пушкой. Очень хорошо забронированная башня, лобовая броня которой была 127 миллиметров, а большая маска орудия была толщиной в те же 254 миллиметра.

Лишь немногие опытные танкисты, более внимательно ознакомившиеся с танком, сменили свой восторг от его мощи на недоумение и даже разочарование. Мощная пушка требовала двоих заряжающих и была вдобавок нестабилизированной. Стрелять, чтобы куда-то попасть из нее, можно было только с остановки. Облако пороховых газов, грязи и пыли, которое образовывалось во время выстрела из такого мощного орудия, практически закрывало наводчику цель. Лобовая броня впечатляла, но толщина бортовой была всего 51 миллиметр, крыши башни 35 миллиметров, а днища и того меньше, всего 25 миллиметров. Танк получился очень длинным и высоким, высота его превышала 3,5 метра, длина 11 метров. Из-за этого он был очень заметен и неповоротлив. И наконец, мощный бензиновый двигатель был настолько прожорлив, что запас хода составлял всего 130 километров, и это по хорошим дорогам. Вдобавок выхлопные газы каким-то образом частично попадали в боевое отделение. Последние недостатки конструкторы уже вроде бы устранили, поставив на модификацию М103А2 дизельный двигатель с улучшенным дефлектором выхлопных газов и запасом хода в 480 километров, но третья дивизия эти машины не успела получить.

И вот сейчас эти монстры, неспешно переваливаясь по ухабам, вышли навстречу замешкавшейся на переправе колонне советской техники. Полностью в боевые порядки американцам тоже развернуться не удалось, не позволяла ширина распадка, по которой двигались М103. Танки шли узким клином, по четыре-пять машин в ряд и с минимальными интервалами между машинами в ряду. Несмотря на такое стесненное построение, положение у американцев было все равно лучше, чем у вытянувшейся «в одну нитку» и стоящей на месте советской колонны. Но первым заметил противника экипаж танка Т-34 командира 460-го отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона. К этому времени американский артобстрел в результате контрбатарейной борьбы начал ослабевать, советские же гаубицы заняты были обстрелом позиций вражеской артиллерии и помочь своим войскам не могли. Обстрел американских позиций вели лишь несколько минометных батарей. Казалось бы, совершенно безвредных для американских танков, но дело в том, что несколько минометов с момента американской атаки начали стрелять осветительными минами. Это позволило несколько выровнять неравное положение у советских наводчиков и водителей, не имеющих приборов ночного видения, по сравнению с американцами, у которых эти приборы были.

Более того, постоянно перемещающиеся и очень яркие источники света сделали эти приборы для американцев почти бесполезными в данный момент. И советский танк первым открыл огонь. Трассер бронебойного снаряда стремительно прочеркнул задымленное поле боя и уперся в башню одного из М103. Но вопреки ожиданиям наводчика «тридцатьчетверки» он не закончил свой полет пробитием брони и внутренним взрывом, а резко изменив свой полет, ушел в сторону. Рикошет. Следующий снаряд, досланный заряжающим. Наводчик, судорожно крутя маховички прицела орудия, чуть сдвинул перекрестие ниже. Рядом матерился командир, рыча ему в ухо: «Давай, под башню ему, суке!»

Вражеские танки уже остановились, а тот, который он выцеливает, начал разворачивать орудие в его сторону. Выстрел! И снова трассер его снаряда, упершись точно в то место, куда он метил, уходит рикошетом в сторону. Взвыл вентилятор, удаляя из башни едко пахнущие пороховые газы. Краем своего разума наводчик слышал, как по радио кричит командир дивизиона, обращаясь к самоходкам, стоящим за ними на гати: «Назад, все назад!» Сознание отстраненно фиксирует тот факт, что огромная пушка вражеского танка, теперь уже точно смотрящая своим жерлом на него, совершает еле заметные колебания верх-вниз. «Крестить начал», вспоминает он рассказы ветеранов Великой Отечественной, которые рассказывали про свои поединки с немецкими «тиграми». И совсем некстати вспоминаются слова одного из них, про то, что «у тебя будет только несколько секунд после этого, чтобы выскочить из танка». Но руки и глаза уже делают свою работу, наводя орудие на широкую гусеницу. «Надо было это делать сразу, первым выстрелом», – думает он, нажимая спуск. Он еще успевает увидеть, как трассер снаряда упирается точно в гусеницу американцу, вспыхивая на этот раз разрывом, после чего перед глазами возникает вспышка, которая сменятся темнотой небытия.

Капитан морской пехоты Пол Ксавье, командующий ротой тяжелых танков, прокричал в микрофон радиостанции ротной связи:

– Барни, молодец, с первого раза достал ублюдка. Пол, Джон, попробуйте накрыть самоходки, пока они торчат на гати. Близко не лезть, работайте с этой дистанции! Питер, прикрой Барни, пока он будет чиниться. Остальным наблюдать, контроль за тем берегом и левой стороной этого, разведка донесла, что одна из самоходок точно успела перебраться на эту сторону!

– Не стрелять! Огонь открывать только тогда, когда они пройдут первый ориентир! – кричал в тангенту шлемофона командир первой батареи СУ-100. Уже ясно, что бой начинается не в пользу советских войск. Дивизион не успел проскочить гать из-за глупой случайности. Более того, уже горит танк командира дивизиона. Управление боем потеряно. Самоходки второй и третьей батарей отходят, причем под обстрелом. А сами даже ответить не могут, разбитая и горящая «тридцатьчетверка» впереди закрывает им видимость. Спасти ситуацию может только вступление в бой его батареи, но делать этого сейчас нельзя, танки противника должны подойти ближе к гати, чтобы его самоходки могли бить эти чудовища в борт.

«Ну как же не стрелять? Ведь само в руки идет», – озадаченно думал лейтенант Пиксин. Лейтенант, только перед самой войной прибыл из Омского танкового училища, еще грезил подвигами. Сейчас, когда один из вражеских танков со сбитой гусеницей развернуло чуть ли не кормой к самоходке, желание подбить его оказалось сильнее приказа. И лейтенант решился. Самоходка Пиксина, находившаяся ближе к гати и ниже всех в батарее по склону, харкнула огнем, выплюнув 100-миллиметровый бронебойный снаряд. Через несколько мгновений трассер снаряда вошел в заман огромной башни вражеского танка. Когда развеялся клуб дыма и огня, на несколько мгновений скрывший противника полностью, перед самоходчиками предстала удивительная картина. Башня танка скособочилась, вдобавок раскрывшись, как диковинный цветок из-за внутренней детонации боеприпасов.

– Давай, наводи на следующего! – азартно крикнул наводчику Пиксин.

Танки противника уже поворачивались в сторону новой угрозы, а их орудия, шевелясь, казалось, вынюхивают самоходку. Выстрел! Трассер снаряда прочеркнул светлой молнией темноту, упершись в лобовую броню одного из американцев. И, изменив направление, унесся в сторону. Лейтенант, мгновенно вспотев, начал понимать, что ошибся. И ошибка эта сейчас будет стоить ему жизни. Ему и его экипажу, а может быть, и всей батарее. «Бронебойный тупоголовый снаряд с баллистическим наконечником БР-412Б на дистанции 1500 метров при угле встречи шестьдесят градусов пробивает 110-миллиметровую броню», вспомнил он слова преподавателя в училище, старого танкиста с обожженным лицом.