Десантура разминается
Шрифт:
Та не сразу нашлась с ответом. Манера разговора, психология объекта, являющегося наемным шутом, эдакой куклой для издевательств, была для Любы непостижимой, хотя она и являлась опытным следователем. Она видела самых разных преступников, циничных, зачастую с напрочь отсутствующими совестью и состраданием. Но с таким напористым, самоуверенным цинизмом, с такой интонацией Люба столкнулась впервые. Без малейшего зазрения совести и сомнений госпожа-объект была уверена, что купить и продать можно абсолютно все, стоит лишь назвать подходящую цену. Впрочем, себя она в свое время тоже продала, и, наверное, не особенно комплексовала. Теперь у нее была дорогая иномарка, возможность посещать дорогие «комплексы здоровья», шикарные поездки по заграничным курортам. И все это за шутовской колпак с бубенчиками!
– Ну зачем же так? – вежливо произнесла Люба. – Вы жаждете мести, мы готовы вам в этом помочь, – подполковник Дмитриева решила идти в открытую, не дать этой госпоже замкнуться, уйти в себя, оборвать разговор.
А там – будь что будет.
– Тем более у нас общий враг, – продолжила Люба. – Ширман Иван Эмильевич! Ведь рецепт мести вам нужен для него, сознайтесь?
Стремительная атака Любы возымела действие. Госпожа обмякла, загоревшиеся было жаждой мести бесцветные глаза ее потухли. Алла же отметила, что вблизи эта женщина вовсе не кажется старой. Она, пожалуй, ненамного старше Аллы и Любы, просто выглядит столь немолодо из-за своей внешности. Алле даже стало немного жаль «объект»...
– Вы не нервничайте, – продолжила Люба, – это не провокация. Иначе у нас были бы прослушивающие и записывающие устройства. А где мы их, по-вашему, можем спрятать?
В самом деле – купальные костюмы и у Любы, и у Аллы плотно облегали тело, прически были короткими. Даже миниатюрный микрофон спрятать было попросту негде. Однако госпожа-объект, не стесняясь в выражениях, ответила Любе, где можно было запрятать прослушивающие устройства.
– Если не брезгуете, можете проверить, – переглянувшись с Аллой и при этом поморщившись, произнесла Люба.
– Ну что же... – опустившись в свой шезлонг, примяв при этом обложку Хмелевской, уже деловым тоном заговорила госпожа-объект: – Если, конечно, речь и в самом деле идет об Иване Ширмане... Слушайте, если вы собираетесь его убить и при этом хотя бы тень подозрения падет на меня, то моей помощи вам не видать.
– Убийства не будет, а месть будет! – ответила Люба.
– Прекрасно! Слушайте, девки! Самое смешное, что я даже не спрашиваю, сколько вы мне заплатите. Вы это заметили? – госпожа дернула лицом с морщинистой, нездоровой кожей.
Люба промолчала, Алла столь же молча кивнула. И так было ясно – отсутствие такого вопроса говорило о многом.
– Да я готова жизнь положить, лишь бы... этот негодяй сдох в мучениях! – госпожа-объект сорвалась на истеричный визг. – Даже если вы ОТТУДА, – закончила она, взяв себя в руки.
– Откуда? – переспросила неискушенная в таких вопросах Алла.
– Да не все ли равно, – собеседница со злобной отрешенностью махнула рыхлой, студенистой рукой. – Из конкурирующей мафии, из органов... Мне все равно!
У Аллы хватило сообразительности не уточнять, из каких органов.
– Нам понадобится... Уж извините за подробность, ваш колпак, – окончательно перешла к делу Люба.
Расчет Сократа Ивановича на то, что все шуты мечтают изощренно отомстить своим господам, как бы сытно те их ни кормили, оказался верным. Ни он, ни остальные не знали, что заставило эту образованную, неглупую даму из хорошей семьи превратиться в бесполого шута. А произошло это следующим образом. Будущая Шпазма родилась в семье редакторши партийного журнала и преподавателя истории КПСС в техническом вузе. С малых лет ей внушали, что она самая умная и самая талантливая девочка, которая непременно окончит самый лучший университет, защитит диссертацию, и все-все-все будут восхищаться ею и любоваться. Разумеется, для достижения такой цели Будущая Шпазма сперва была активной пионеркой, потом комсомолкой. Как-то раз один из ее одноклассников, худенький и некрасивый мальчик Ваня Сидоров, отпустил длинные волосы, пришел на занятия в непредусмотренных школьной формой брюках да еще начал пересказывать содержание фильмов о Джеймсе Бонде, которые в ту пору были строго-настрого запрещены, но он, Ваня, сумел попасть на некий закрытый просмотр. Будущая Шпазма к тому времени уже хорошо усвоила, что для начала успешной карьеры всегда неплохо проявить политическую бдительность. Она немедленно сообщила завучу о появившемся в их классе идеологическом диверсанте. Ваню, как комсомольца, вызвали на соответствующее собрание. На него он явился в тех же рваных джинсах и с длинными хипповыми патлами. На собрании солировала Будущая Шпазма. Она говорила взахлеб, обвинив Сидорова во всех мыслимых и немыслимых грехах. При этом Будущая Шпазма откровенно красовалась, впервые она накрасила губы и сделала прическу во взрослой парикмахерской. С внешностью уже в те годы у нее были серьезные проблемы, но Будущей Шпазме очень хотелось произвести впечатление на другого одноклассника – самого красивого мальчика в школе, высокого и синеглазого, который также был членом школьного комитета комсомола. В тот момент он сидел по левую руку от Будущей Шпазмы и, как ей казалось, слушал и смотрел на нее с замиранием сердца.
– Да, есть и наша вина в том, что в советской школе появился идеологический диверсант! – такими словами завершила речь Будущая Шпазма, посчитав, что немного самокритики делу не повредит.
Завуч умильно кивнула головой, самый красивый мальчик приготовил руки для аплодисментов. Так, во всяком случае, вообразила Будущая Шпазма.
– Ну, Сидоров! Что ты теперь скажешь в свое оправдание? – повернулась она всем корпусом к Ване. – Предоставляем слово тебе!
Да-да – уже тогда она знала, когда стоит показать себя в меру демократичной.
– Кто идеологический диверсант? – спросил Сидоров, поднявшись со своего места.
– Ты! – торжествующе произнесла Будущая Шпазма, вытянув вперед указательный палец.
– В рот тебе срали коты! – в рифму ответил Ваня Сидоров и, опустив голову, сел на свое место.
Что тут началось! На Ваню заорали одновременно завуч, классный руководитель и учительница физкультуры. Но до этого грянул дружный и громкий, совершенно не запланированный собранием хохот, проще говоря – ржание. Не в силах себя сдержать, заржали сами школьные комсомольцы, и громче всех хохотал самый красивый мальчик!
В отместку Будущая Шпазма сумела добиться исключения Сидорова из школы. Говорили, что он устроился куда-то работать и поступил в вечернюю школу рабочей молодежи. Ну а Будущая Шпазма в скором времени из школьных комсоргов стала комсоргом экономического факультета МГУ. Она специализировалась на экономической географии и вела бурную общественную деятельность. На обязательных в те годы политинформациях она клеймила загнивающую западную экономику и восторженно рассказывала о повышении удойности коров в советских колхозах. На втором курсе она вступила в коммунистическую партию, что в те годы было необходимым условием для будущей успешной карьеры. Но, как известно, человек зачастую предполагает одно, а все получается совершенно противоположным образом. Как только Будущая Шпазма окончила университет, грянула горбачевская перестройка, а затем и «лихие девяностые». Про партию и комсомол стали появляться анекдоты и издевательские песенки, которые исполняли по центральным телеканалам некогда запрещенные рок-группы. Однако Будущую Шпазму это нисколько не смутило. Вот уж в чем у нее действительно был несомненный талант, так это в умении бежать впереди паровоза! Не торопясь расставаться с партийным билетом (мало ли что?!), она начала писать статьи о зверствах сталинского режима, вспомнив о своем дальнем, некогда репрессированном родственнике. Статьи пользовались успехом, так как в те годы только зарождалась митинговая (площадная) свобода. Фактов в творениях Шпазмы было с гулькин нос, зато много эмоциональных, резких фраз, которыми вскоре пестрели плакаты демократически настроенной митингующей общественности. В журнал, где она работала, периодически приходили письма на ее имя. Некоторые благодарили и восхищались ее смелостью (не зная, что каждое предложение в статье согласовывалось с инструктором горкома, курирующим журнал), некоторые наоборот – возмущались. Однажды она получила письмо следующего содержания: «Вы так много говорите о демократии, свободе и ужасах коммунистической тирании. А почему тогда у вас внешность Л.П. Берии? Вы намеренно хотите быть на него похожей или вы его близкая родственница?» Письмо привело Будущую Шпазму в бешенство, она даже не стала читать подписи и обратного адреса, который присутствовал на конверте. Отвечать по существу было нечего... Она изорвала письмо на мелкие клочки и швырнула их в унитаз.
В начале девяностых Будущая Шпазма вновь решила сменить свой идеологический профиль. Вспомнив о своем экономическом дипломе, она стала писать экономические статьи и уже больше не возвращалась к порядком поднадоевшим «кровавым тридцатым». Теперь она доказывала необходимость либеральных реформ, ликвидации государственного планирования, требовала, чтобы МВД и прокуратура не смели прикасаться к зарождающемуся классу предпринимателей, даже если те в серьезных неладах с законом. Последний тезис она аргументировала тем, что любое первичное накопление капитала всегда незаконно. Это она вычитала в каком-то западном издании. Тех же, кто имел с ней несогласие в сугубо экономических вопросах, она тут же называла фашистами, «красно-коричневыми провокаторами», двумя словами – врагами народа и идеологическими диверсантами. Однако на подобных статейках серьезный капитал сколотить было проблематично, а именно об этом мечтала Будущая Шпазма. И вот в один прекрасный день ее мечта осуществилась. Ее вызвал к себе в офис некто Иван Эмильевич Ширман, молодой предприниматель, надежда будущей Демократической «Эрэфии». Она была уверена, что Иван Эмильевич хочет сделать ее своей «правой рукой» – экономическим советником и экспертом по всяким ценным бумагам. В шикарном кабинете ее встретил уже заметно полнеющий и лысеющий молодой человек, лицо которого показалось Будущей Шпазме знакомым. Поздоровавшись, он начал беседу с цитаты из классика: