Десантура
Шрифт:
– Поморозим же! Ветер, а там фанерка...
– А тут умрут. Не сейчас, так через час. Понимаешь, лейтенант...
– Понимаю, но...
– Но? Но?! Ты, лейтенант, знаешь, какие у нас раненые, какие люди? Ты знаешь, что вчера наши раненые сделали?
– вспыхнувшая ярость Тарасова вдруг вылилась слезами по щекам.
– Ты, лейтенант, герой! Спасибо тебе! А моим ребятам, кто спасибо скажет? Грузите, я сказал!
Через полчаса 'уточки' стали подниматься в ночное небо, неуверенно покачивая полотняными
Провожая их взглядом, Тарасов хрипло спросил, не глядя ни на кого:
– Как думаешь, пацаны еще живы в Малом Опуево?
Ответом ему было тяжелое молчание...
**
Если первый батальон так и не смог удержать Большое Опуево, то второй взял Малое с лету.
Комбат-раз - капитан Иван Жук - приказал атаковать без криков и выстрелов. Более того. Десантники его батальона часть пути проползли под настом! Немцы ошалели, когда почти перед их окопами снег взметнулся и белые призраки молча - что самое страшное!
– прыгнули на их головы.
Через полчаса, когда под Большим Опуево еще только разгорался бой - батальон Жука уже зачищал от недобитков деревню.
– Молодцы, мужики! Молодцы!
– орал он ребятам, деловито - отделениями - прочесывающим избы.
Из каждой избы приходилось выкуривать фрицев. Гранаты в окна, дверь на прицел...
Внезапно, из крайнего дома басовито застучал трассерами пулемет. Одной очередью срезало сразу троих десантников, перебегавших улицу, освещенную багровым огнем разгорающихся пожаров.
– Подавить пулеметчика! Бегом!
– заорал Жук.
– Где командир штурмового взвода?
– Убит!
– Мать твою... Морозов! Морозов!
– крикнул комбат бегом к штурмовикам, пусть давят пулемет!
– Есть, товарищ капитан!
– комсорг батальона, сержант Ленька Морозов бросился в залегшую первую роту, перепрыгивая через трупы немцев и десантников.
Очередь стеганула совсем рядом, но он каким-то невероятным образом выгнулся, и пули - вместо того, чтобы порвать живую плоть - выщепили дыры по стене избы.
Морозов нырнул рыбкой, уходя из зоны поражения в сугроб. Еще несколько десятков метров и...
– Товарищ лейтенант... Комбат...
– Да понял я!
– лейтенант Булавченков грыз тесемки шапки-ушанки.
– Фомичев штурмовиками сейчас...
Договорить он не успел. Немцы начали минометный обстрел и комья мерзлой земли ударили ему в лицо. Он ткнулся в снег.
– Тьфу...
– приподнявшись, он выплюнул землю и схватился за правый глаз.
– Ранены?
Лейтенант застонал, держась за лицо.
Дайте посмотрю. Морозов осторожно взял руки лейтенанта и отвел в сторону...
– Фингал будет. А глаз вроде цел... Холодное приложить надо...
Новый взрыв заставил ткнуться в 'холодное'.
И в этот момент немецкий пулемет захлебнулся. А за этим раздались два глухих взрыва и минометы тоже замолчали.
– Ай, Фомичев, ай, молодец!
– вскрикнул лейтенант, вставая на колени.
– Рота, вперед!
Десантники бросились в атаку. Впрочем, атаковать было уже некого. Из дома, откуда только что долбил пулеметчик, валил густой дым. А за домом была живописная картина - разбросав конечностями и кишками по снегу валялись дохлые фрицы-минометчики. Тех, кто еще пытался корячиться, десантники штурмового взвода Фомичева спокойно добивали выстрелами в затылок.
– Языка! Языка оставить!
– Некого, товарищ лейтенант!
– развернулся к нему вечно улыбчивый старший сержант Фомичев.
– Все умерли!
В этот момент распахнулась дверь дымящего дома и оттуда вывалился надсадно кашляющий немецкий офицер - без штанов и в расстегнутом кителе. Он успел махнуть финкой, пропоров растерявшемуся Морозову маскхалат, но тут же был успокоен ударом приклада в спину.
– Связать и в штаб бригады, - распорядился комроты.
– Скотина...
– удрученно разглядывал порезанный полушубок комсорг.
– Какую вещь испортил...
– Неееет!
– закричал вдруг кто-то тонким голосом.
– Не трогайте его! Он мой!
Из дымящейся избы выбежала женщина в длинной ночнушке и наброшенной на плечи телогрейке. Тут же споткнулась на ступеньках и упала прямо в ноги лейтенанту Булавченкову.
От неожиданности и лейтенант, и бойцы замерли. Баба же продолжала голосить:
– Не трогайте, ироды! Мой он, мой! Прошу вас...
– и зарыдала.
– Это что за явление Христа народу!
– грозно рявкнул на бабу подошедший незаметно комбат.
– Товарищ капитан...
– начал было лейтенант.
Жук остановил его движением руки и присел перед валяющейся на снегу бабе:
– Эй, ты кто такая?
– Авдотья я...
– распрямилась та. Круглое ее лицо покраснело от слез.
– Отдайте Вовочку, а?
– Какого еще Вовочку? Ты что, Авдотья, с ума сошла?
– Вольдемара моего отдайте. Он мирный. Он велетинар. Он мне корову сладил...
Жук сдвинул шапку на затылок:
– Вольдемара? Немца, что ли?
– Муж он мне! Христом богом клянусь, муж!
– А что, русского мужа не смогла найти?
Баба вдруг затихла.
– Что молчишь-то?
– потряс ее за плечо капитан.
– Без вести пропал в сорок первом... А что ж мне... Одной, тут хоть и немец, а мужик же! Велитинар опять же, велитинар...
– и опять зарыдала.
Она почти молитвенно повторяла крестьянски уважаемую профессию пленного, как будто бы это могло помочь ему и ей.
– Велитинар!
По лицу комбата пробежало судорогой презрение:
– Он твоего мужа и убил...