Десквамация
Шрифт:
На шум выбежала дочка: – мама, ну хватит, что опять начинается? Как встретитесь, вечно ругаетесь.
– Привет доча! Как дела? – дружелюбно произнёс Табунов.
– Всё хорошо, спали уже. Ты не пил?
– Нет, не пил. Работы много, человека ищу, он очень нужен семье.
– Счастливые люди! С ухмылкой произнесла супруга и растворилась в дальней комнате.
Родственники продолжили общение:
– Как дела в институте, замуж ещё не собираешься?
– Как ты часто дома бываешь, скоро внукам удивляться начнешь.
– Всё так серьёзно?
– Нет, пока спи спокойно, я тебя покормлю и спать, тарелку сам помоешь и со стола уберешь.
– Есть, мой генерал!
На кухне воцарилась тишина, встреча закончилась.
Утром Спартак Петрович направился в психиатрическую больницу, нужен был совет специалиста в этой области. Как раз у него и был один из таких докторов – на примете, достаточно опытный, пожилой мужчина. Место тяготило своей атмосферой, хоть и по долгу службы, выработалась определённая привычка не быть восприимчивым. Бывать приходилась на местах происшествия, морге, притонах и больницах, но очередной порции негатива пускать в душу не хотелось.
Пройдя через пропускной пункт, он оказался на обширной территории, состоящей из нескольких лечебных корпусов с решетками на окнах, за которыми находились люди, запертые, словно звери. Из открытых форточек привлекали его внимание, выпрашивая закурить, лица худые, обтянутые кожей с обезумившим, пустым взглядом и невнятной речью, подсознательно Спартак Петрович прибавил шаг, стараясь не обращать внимание, он не знал как правильно себя вести с душевнобольными, как противостоять возможной агрессии с их стороны или излишней настойчивости, поэтому предпочитал просто не обращать внимания, заходя всё глубже и глубже на их территорию.
Губарев был в своём кабинете, копался в бумажках, вид у него был сосредоточенно-спокойный, он взглянул на Табунова, поверх одетых очков и без лишних эмоций протянул руку.
– Присаживайся Спартак, – предложил доктор, указывая на стул.
Следователь устроился на твёрдой конструкции, прикрученной к полу, озабоченный мыслью, что его сейчас выведут на чистую воду, с его жизнью он вполне возможно годится в пациенты данного учреждения и принялся рассматривать обстановку. В узкое, высокое окно с почему-то пологим подоконником заглядывал дневной свет, он доходил до середины комнаты и обрывался, в большом и просторном помещении, выкрашенном в светлые тона и высокими побеленными потолками стояло в хаотичном порядке несколько письменных столов, но занят был один, остальные нагруженные папками и бумагами были похожи на немых носильщиков, в центре расположился открытый, книжный шкаф с медицинской литературой и различными справочниками. Ничего лишнего и личного, всё казённое и всё так как и было пять, а может десять лет назад, в таких местах время безнадёжно застыло, лишив любых привилегий и уюта. Всё время его размышлений за ним внимательно следил доктор, давая возможность освоится, мужчина, седая борода старила его, но ему нет и пятидесяти лет, с внимательным, изучающим взглядом и густыми бровями, его образ напоминал мудрого филина, достаточно знающего и много повидавшего, он отложил бумаги в сторону, давая понять, что готов к разговору и Спартак Петрович, начал из далека:
– Я тут впервые, в ваших владениях, но полагаю, что перемены обходят вас стороной.
– Что вы имеете в виду? – заинтересовался доктор.
– Как-то всё застыло в прошлом веке, никаких благ цивилизации, телевизора к примеру, компьютера или оргтехники, бумага, ручка и много писанины, как тут сильны традиции прошлого, – высказал мнение Табунов.
– Мы, имеем то, что имеем. Надоедливый ветра стук. Избегать мы совсем не умеем: всех несчастий, потерь и разлук… – философски ответил Губарев, не пытаясь что-то объяснить или оправдать этими стихотворными строками.
– У нас так же было, лет двадцать пять назад, прям один в один, только печатные машинки ужасно постукивали в разных углах, а сейчас времена изменились, технический прогресс, бесшумные принтеры, заготовленные бланки, мягкое касание по клавиатуре и горячий документ готов, бывает он остыть не успевает, когда ложится на подпись к руководству, – похвастался следователь.
– У нас всё иначе как видите и никаких заготовок, медицина не терпит шаблонности, она требует индивидуального подхода, изучения, наблюдения, чёткой фиксации всех изменений в поведении пациента и конечно лечения, да и место тут особенное, мы имеем дело с душевнобольными и день наш проходит по большей части с ними и задача у нас подобрать нужный ключик к любому человеку и с любым диагнозом, а не изготовить, как вы выразились: «горячий документ» для начальства, – парировал насмешку Губарев.
– В этом наша деятельность схожа: я и вы возвращаем людей к нормальной жизни, в их семью и социальные связи, вы путём лечения, а я путём устранения причин и условий приведшей к пропаже человека и независящих от него. И в этой связи у меня есть несколько вопросов к вам, как к специалисту, – приступил к главной цели своего визита Табунов.
– С удовольствием помогу вам Спартак Петрович! – ответил доктор.
– Вот записка, её нашли у пропавшего, пожалуйста прочтите и попытайтесь уловить его настроение и в целом будет интересно ваше мнение, – произнося эти слова Табунов достал из папки копию письма Сорокина и протянул доктору.
Губарев прочитал письмо и поднял взгляд на следователя, опять принялся за прочтение, взял увеличительное стекло и долго рассматривал что-то через него, несколько раз пробежался по тексту и вернул назад.
– Ничего особенного в нём нет, такое, что говорило бы о психическом расстройстве или стрессе, всё последовательно и логично, не текст душевнобольного, тут нет нездоровой фантазии, мании или каких-то отклонений, единственное, что я здесь вижу– это разочарование, которое мы все испытываем в жизни, когда наши идеалы рушатся, я бы назвал это возрастным кризисом, когда идёт переоценка ценностей личностью и поверьте, наши пациенты на это не способны, – сделал вывод доктор.
– Получается, что человек написал данную записку, не преследуя никакой цели?
– Да, диалог с самим собой по душам и ничего больше. Нет демонстративно шантажных действий, угроз, нагнетаний или галлюцинаций. Если, я приведу сюда пациента нашей больницы и дам возможность письменно высказаться, он вам такое выдаст, что вы не соберёте всё воедино как бы не пытались, будет сплошная мешанина, никакой структуры, ни начала ни конца, ни смысла. В представленном же мне экземпляре, всё есть, связано и лаконично, нет источника опасений за себя, нет выдуманного персонажа, который несёт угрозу для него и которого он опасается, а есть философские размышления, даже с некоторой мудростью в словах.
– А если я вам скажу, что странности в поведении у него были, он закрылся от окружающих, перестал общаться, что-то обсуждать, делиться, а просто прятался в кабинете и там проводил дни на пролёт.
– Наступают такие моменты в жизни, когда человек стремится к одиночеству, это его попытка разобраться в себе, поводом может быть, всё что угодно, новое увлечение к примеру, попытка найти себя в новой деятельности или изжившие себя отношения, это свойственно людям копаться в себе, открывать в себе что-то новое, находить ответы на вопросы бытия.