Дестини
Шрифт:
Наступило молчание. Ее мать откинулась на спинку кресла.
– А потом? – спросила она наконец. – Что ты делала потом? Надеюсь, что ты не очень меня заждалась?
Она спрашивает по привычке, решила Элен. Прежде она действительно волновалась, когда задерживалась. А теперь как будто бы перестала. Элен чертила ногтями по клеенке, собираясь с духом.
– Да так, ничего. – Она пожала плечами. – А потом… потом я начала думать… – Она сглотнула. Ей все еще было страшно заговорить об этом прямо. Если мама узнает, что она пересчитала деньги в коробке, то рассердится. А когда она сердилась, Элен пугалась. На ее щеках проступали пятна, на висках вздувались
– Знаешь, я вот вспомнила… Мы еще копим деньги, чтобы вернуться в Англию?
Ее мать сразу села прямо, глаза у нее утратили туманность. Казалось, она хотела что-то сказать, но удержалась. Лицо у нее стало хмурым и злым. Но тут же смягчилось, и она улыбнулась. Долгой и медленной, странной улыбкой, чуть-чуть загадочной.
– Конечно, деточка моя, – сказала она. – Ну, конечно. Ведь я тебе много раз говорила, верно? Как я могла бы забыть? – Она помолчала. Элен не спускала глаз с ее лица. – Но просто… Ну, мы ведь живем здесь уже давно, и тебе нравится твоя школа, и вот иногда мне кажется, что остаться было бы лучше.
– Остаться? – Элен почувствовала, что щеки у нее горят. – Здесь? На трейлерной стоянке?
Ее мать засмеялась.
– Нет, деточка, ну, конечно же, нет! Оставаться здесь, если у нас появится возможность уехать? Нет, деточка, я о другом. Но если бы… наше положение изменилось. Очень изменилось. Тогда было бы не так плохо остаться в Америке, и даже в Алабаме, как по-твоему?
– Изменилось? Как так изменилось? – Элен повысила голос, но ее мать только улыбнулась.
– К лучшему, деточка, естественно, к лучшему. Если бы, например, у нас стало больше денег, намного, намного больше. И мы могли бы поселиться в хорошем доме. Если бы у нас был автомобиль… и красивые платья, сколько бы мы ни пожелали. Если бы мы навсегда могли забыть про экономию и покупать все, ну, почти все, что нам захочется… – Она неопределенно пошевелила пальцами. – Если это случится, я, мне кажется, охотно тут останусь. – Она поглядела на покрасневшее, скептическое лицо Элен. – Деточка, такое упрямое выражение! Оно очень непривлекательно. В конце-то концов, в Алабаме есть немало очень красивых мест. Есть красивые дома – и чудесные сады, почти английские. – Она просительно улыбнулась. – Газоны и цветы. Весной камелии. И садовники. Здесь еще можно найти слуг. Да, в Алабаме некоторые люди живут так, как и в Англии теперь мало кто может себе позволить, и…
Элен встала. У нее не было сил слушать дальше. Наверное, мама сходит с ума. Одни мечты и фантазии. Как их возвращение в Англию.
– Где? – крикнула она и отчаянно указала рукой на окно. – Где? Сады? Слуги? Камелии? Ты их видишь на трейлерной стоянке?
– Нет, конечно. Не здесь! – Мать тоже повысила голос. – Я не об этом говорила, ты знаешь…
– Так где же?
– В самых разных местах. Ты сама же видела! – Она замялась. – Например, у Калвертов. У Калвертов есть чудесные камелии…
– Есть? У них есть? – Элен знала, что кричит почти истошно, но ничего не могла с собой поделать. Она вскочила из-за стола и бросилась к открытой двери. Она чувствовала, что должна убежать, скрыться, спрятаться. Ни секунды дольше она не останется в этой душной комнатушке. Не станет смотреть на изменившееся лицо мамы – померкшее, но все-таки теплящееся надеждой, на внезапный испуг в фиалковых глазах. У двери она обернулась. Горло ей сдавила такая спазма боли, любви, гнева, что ей было трудно говорить. – Кому нужны Калверты? – сказала она. – Ну кому? Что ты еще теперь придумала, мама? Купить дом Калвертов за сто пятьдесят долларов?
Она бежала, бежала, не думая куда, желая только остаться одной. Она бежала, а по ее лицу катились слезы. Потом остановилась. На краю заброшенного хлопкового поля. И поняла, куда ее влечет. Вниз к заводи. В прохладную бурую воду.
Ни разу не замедлив шага, она перепрыгнула канаву, нырнула под проволоку и побежала между кустами. Она не задержалась, чтобы поглядеть на дом, на газоны или даже на беседку. Если кто-нибудь ее увидит, пусть их! Через минуту она была уже в тени тополей и, спотыкаясь и соскальзывая, сбежала по склону к воде.
На краю заводи она остановилась, чувствуя, как прохладный ветерок высушивает слезы на ее лице. Потом она разделась, небрежно бросая все в общую кучу, и постояла нагая под деревом, где на ее кожу ложился узор солнечных пятен и теней. Потом она нырнула.
Билли был хорошим учителем, и она поплыла быстро и уверенно, но заводь была куда меньше, чем казалось ей в детстве, а потому она просто плавала вперед-назад, вперед-назад, упорно, ни о чем не думая, пока совсем не запыхалась, а злость, стыд и смятение не исчезли без следа.
Тогда она встала на отмели и откинула голову, так что длинная намокшая волна светлых волос, потемневших от воды, облепила ей спину. Она посмотрела вниз на свое тело, на длинные узкие бедра – в классе она была на два дюйма выше самой высокой девочки. Кожа – бледная при таком свете, золотистая на солнце. Треугольник волос, прикрывших теперь лобок. Над грудной клеткой выступали мягкие и маленькие груди. От холодной воды соски затвердели и торчали: а их ободки выглядели темными и широкими. Такими они становятся, когда тебя трогают мальчики, говорила Присцилла-Энн. Мальчикам это нравится. Нравится трогать их, а потом целовать, и трогать языком, и сосать. А когда они делают это, говорила Присцилла-Энн, то ощущение просто потрясающее, невероятное, ну просто волшебное… и не хочется, чтобы они перестали.
Элен медленно подняла руки и провела ладонями по всему своему телу. Вверх по изгибу бедер и талии, вверх по ребрам и по груди. Она осторожно обхватила их – теперь это у нее получалось, – а потом еще осторожнее погладила пальцами твердые соски. Внезапно ей стало очень сладко, по телу пробежала дрожь восторга.
Она быстро, виновато опустила руки и посмотрела через плечо. Конечно, там никого не было – и не могло быть. Билли работал в кафе, а больше сюда никто никогда не ходил.
Однако теперь, когда гнев исчез, она внезапно ощутила страх, как в прошлый раз. Словно кто-то за ней подглядывает, словно кто-то видел, что она сейчас сделала. Она всмотрелась в сумрак расширившимися глазами. Солнечные пятна среди теней. Сероватые стволы тополей. Никого.
И все равно ей захотелось поскорее уйти, вернуться на трейлерную стоянку – сию секунду, пока свет не начал меркнуть, а тени сгущаться. Она выскочила из воды и, вся дрожа, начала торопливо надевать одежду на мокрое тело. С бюстгальтером возиться она не стала – столько времени уйдет, чтобы его застегнуть. Только блузку, которая тут же прилипла к влажной коже, бумажные штаны и юбку, из которой она уже выросла. Она, как могла, выжала волосы, но они все равно повисли слипшимися прядями. Потом, раскрасневшаяся, перепуганная, запихала бюстгальтер в карман, сунула босые ноги в туфли и взобралась по откосу как могла быстрее. Нагнув голову, она поднырнула под ветки и выскочила на залитую солнцем прогалину с жесткой травой.