Десять баллов по бофорту (повести и рассказы)
Шрифт:
…У нас есть сомнительная привычка употреблять вместо многих понятий жаргонные словечки типа "хобби", "супермен"… Уже сложился даже штамп, что героями приключенческой литературы должны быть супермены (и как дань эмансипации — суперменши). Но героев Воробьева мне не хотелось бы обижать этим названием.
Да и какое это суперменство, когда, смешноватый, даже в чем-то нелепый
И разве назовешь словом "мен" (то бишь человек) других героев повествований Воробьева, например, благородного Ытхаиа, ведь это собака. Животные живут на страницах произведений Воробьева так же полно, ярко, даже духовно, как и люди. Они у Воробьева все личности. Они независимы, неподобострастны, они работают для человека, говоря языком города, не просто "за зарплату", а по извечной необходимости службы и взаимосвязанности.
Именно на эту точку зрения Воробьев сразу же, с первых страниц любого рассказа, ставит своего читателя — и не волюнтарно, надуманно, — а просто достоверностью деталей, знанием натуры. Достоверность и глубокое знание — еще одно условие приключений XX века. Современный читатель уж не позарится на "развесистую клюкву" ради занимательности. Он знает слишком много, он и повидал многое благодаря телевидению и кино, если не лично. В современной приключенческой книжке обязана быть какая-нибудь "отраслевая" информация. Иначе ее не станут читать.
И, безусловно, современный автор, конечно же, должен учитывать фактор "телезрительства" и, отстаивая литературность жанра, работать на таких высотах, которые пока доступны только литературе. Вот почему мы так строги к форме, к пластике изобразительных средств, к стилю, языку, к отбору образов, деталей. Строгость и лапидарность повествований Воробьева не могут остаться незамеченными.
Нет у него любовных коллизий, женщины у него на ролях статисток — ему, собственно, интересны в жизни те ситуации, где их не должно и быть.
Эти как бы заданные самому себе четкие, но отнюдь не назойливые рамки создают оригинальность стиля Бориса Воробьева, Это сделало необходимым найти единственно верный язык — скупой, очень "мужской", форму повестей. Безупречной в этом смысле кажется мне повесть "Прибой у Котомари". Нет нужды пересказывать ее для того, кто только что ее прочел и находится под ее впечатлением. С первых же фраз автору удалось подняться — и поднять читателя — на подлинную высоту, высоту подвига, самоотречения, мужской солидарности, и сделано это исключительно средствами лаконичной прозы, которая кажется сродни сумрачной поэзии эпических повествований, северным сагам, легендам о богатырях и сверхчеловеческих их деяниях.
Именно в этой повести есть неприметное, казалось бы, место, которое является самым характерным для его героев, — это когда Баландин хочет сменить на вахте рулевого — тот устал от изматывающего перехода к месту назначения. "Спасибо, старлей. Только я штурвал, как и жену, в чужие руки не отдаю. Не обижайся". Это и есть пример самой что ни на есть личной ответственности за свое место, свой участок. Ведь мы привыкли, что в большом городе, среди городской человеческой популяции не бывает так уж незаменимых людей — так нас много, так мы похожи, и так одинаковы наши функции… Фразами нашими о дружбе и взаимовыручке не прикрываем ли мы подчас нежелание иметь эту самую только свою личную ответственность?..
Первые книжки Воробьева выходили под обложкой "Честь. Отвага. Мужество". Такое право надо заслужить — не только заслугами своих героев, но и личными делами, работой, характером, наконец.
Должно быть, именно характер автора и позволил ему быть таким естественным в описании трудностей, таким достоверным в выведении на сцену природы, таким провидящим в трагическом финале "Прибоя у Котомари".
А для юного читателя, который составляет основной адрес библиотеки приключений, такое тождество или сходство автора с его героями тоже условие. Воспитывающее, возвышающее, необходимое.
3. ИБРАГИМОВА