Десять дней одни втроем
Шрифт:
Я принесла счеты. Они были такие маленькие и аккуратные, что так и хотелось поиграть в кассиршу. Папа взял их, уселся за стол на веранде и тоже стал что-то считать и отмечать самопишущим пером на бумажке.
Он долго стучал колесиками на, счетах, быстро записывал и поминутно смотрел на облезлый потолок веранды. Но, наверное, ничего там не увидел, потому что в конце концов всё перечеркнул, а счеты поднял и, тряхнув ими, смешал все колесики. Потом он положил счеты и сказал:
— Совершенно не понимаю, как это мама укладывалась? У нас с тобой, Шурик, неизвестно куда ушла уйма денег.
Я ничего не сказала,
— Ничего, Шурик, с голоду не помрем! Придется съездить в город и затронуть некоторые сбережения.
Он еще сказал, что нам предстоят кое-какие расходы, потому что к приезду мамы всё надо привести в идеальный порядок и тут без расходов не обойтись.
К этому времени случилась еще одна печальная история. В нашем доме вдруг всё сделалось грязным. Не подумайте, я не о посуде говорю. Посуду мы с папой мыли вместе, а Валёнку от этого занятия освободили. Он бы иначе обязательно что-нибудь себе в помощь изобрел и перебил бы последние тарелки и чашки.
У нашего Валёнки это очень даже здорово выходило, что ему ни поручат — он так сделает, что лучше его ни о чем не просить.
Ну, например, пошлет мама Валёнку за булкой, — он обязательно забудет сумку взять и принесет батон с чернильными печатями от своих пальцев. Или заставят его ботики под краном мыть — он такую пачкотню разведет, что мама после него кухню дольше, чем он боты мыл, убирает.
Так и на даче было. Скажут Валёнке, что нужно веранду подмести, — он так постарается, что потом песок, как на пляже, под ногами хрустит.
Вот и приучил всех к тому, что он всё очень плохо делает и лучше от него ничего не требовать, А ему от этого только хорошо. В городе и с Бумкой я больше гуляю, и Курнаве песок ношу. На даче тоже папе во всем помогаю. А Валёнка весь день где-то носится, и ему нисколечки не стыдно, даже очень рад. Если его о чем-нибудь попросят, он вздохнет и посмотрит так, будто говорит глазами! «Пожалуйста, не заставляйте меня, а то, вы же знаете, я обязательно всё плохо сделаю, и вам же хуже будет». Папа и правда думает, что от него всё равно толку мало, постыдит его и отпустит, А Валёнке только это и нужно. Он убежит подальше и играет в пинг-понг с Борькой и Нолькой. Как будто мне меньше его играть в пинг-понг хочется.
С утра Валёнка по двору гоняет, а мы с папой посуду моем. Хотя, честно говоря, много нам теперь посуды мыть не приходится. Мелкие тарелки у нас все чистыми в шкафчике стоят, а суп и второе мы из глубоких едим. Сперва съедим первое, а потом на его место сардельки с макаронами или что там у нас… Пара сказал, что так проще и экономичнее, по крайней мере мы с Валёнкой суп до конца съедаем. Но, конечно, он это говорил только потому, что не хотел лишней посуды мыть. Раньше, когда хозяйством заведовала мама, он говорил, что есть из одной тарелки не по-человёчески.
В общем, посуда у нас с утра была чистой. Куда хуже было с остальным.
Раз днем папа говорит Валёнке:
— Слушай, переоделся бы ты. Пойди надень свежую рубашку. На что твоя майка похожа?
А Валёнка отвечает:
— Я бы давно надел, да ни одной чистой нет — все грязные.
Тут мы с папой заглянули в «чистый» чемодан — так он у нас назывался — и увидели, что в нем совсем пусто. Зато корзинка, в которой лежало грязное белье, была до того набита, что и не закрывалась. Оказалось, не только у Валёнки, но и у меня и у папы ничего чистого не осталось. И полотенца, которые висели на гвоздиках, были последними, и скатерть, которую мы два дня назад на стол постелили, уже вся в разноцветных пятнах была. Особенно, конечно, там, где Валёнка сидел.
— Вот так задача, — вздохнул папа. — Я ведь это как-то упустил. Оказывается, всё нужно регулярно стирать, иначе мы погибнем.
Валёнка поскорей говорит:
— Я бы стал стирать, да не умею.
Папа даже прикрикнул на него:
— Помолчи ты хоть немного! Кто не знает, что ты ничего не умеешь!..
Тут еще, как раз в этот день, у нашего папы случилась беда. Утром он проснулся чуть свет, взял в кровать бумаги, которые вчера печатал, и стал на них что-то поправлять и вычеркивать. Потом он задумался, а самопишущее перо рядом с собой положил и забыл про него. А перо у него текло, и вдруг папа видит: на новенькой чистой простыне, которую он только вчера постелил, — круглое чернильное пятно. Папа испугался не меньше, чем мы с Валёнкой, когда что-нибудь натворим. Он вскочил, стал бегать босиком по комнате.
— Вот, будь оно неладно, это паршивое перо!.. Ну, теперь мне и нагорит от мамы!..
Я хотела его успокоить и говорю:
— Папа, эти чернила отстирываются, я знаю. Он, не веря, посмотрел на меня:
— Ты думаешь?! Тогда скорей неси в чем-нибудь воды и мыло тащи… Попробуем спасти простыню.
Я принесла воду в эмалированной миске. Папа сунул в нее кусок простыни, который был запачкан, и стал натирать туалетным мылом «Ягодка». Но от этой стирки только еще хуже получилось. Раньше пятно было не больше хорошей чернильной кляксы, если ее раздавишь между страницами тетради, а теперь оно вдруг как поползло во все стороны и сделалось в середине синее, а по краям голубыми разводами. Папа спохватился и давай скорей отжимать воду. Но море всё шире расплывалось, не остановишь. Тогда папа закричал:
— Шурик, Валёнка! Скорей ножницы, не то мы всю простыню погубим!
А Валёнка стоит на кровати, смотрит, как интересно чернила расползаются, и плечами пожимает.
— Я не знаю, где у нас ножницы. Они давно потерялись.
Но ножницы у него же под кроватью нашлись. Папа схватил их и давай скорей вырезать из простыни место, которое чернилами заплыло, Он вырезал порядочный кусок и говорит:
— Ну вот. По крайней мере этим смелым хирургическим вмешательством мы спасли здоровую часть простыни, а кусочек можно и новый вставить, почти незаметно будет.
Тут и Валёнка вмешался:
— Можно было бы и не вырезать, — говорит. — Можно было побольше еще помочить и всю простыню голубой сделать. Очень даже было бы красиво — голубая простыня.
Но папа на его глупые слова не стал обращать внимания. Он сходил и выбросил в грязное ведро чернильный кусок, а потом вернулся и долго смотрел на вырез в простыне. Затем вздохнул и сказал:
— Жаль, Шурик, что здесь нет ателье бытового обслуживания, как у нас на Петроградской. Оно бы и на даче было очень кстати.