Десятая планета(изд.1945)
Шрифт:
И если представить себе, что люлька, в которой я лежал, на самом деле была ложкой мощной катапульты, то читатель легко поймет все остальное.
Я глубоко вздохнул и поймал взгляд Клипса, как бы говоря: "Приготовился".
Клипс отбросил банджо и эффектно дал сигнал машинистам за кулисами, оглушительно выстрелив вверх из пистолета. Оркестр грянул с такой силой, что казалось, рушились стены. Пружина катапульты распрямилась, и я стремглав взлетел под самый купол цирка. Слабонервные леди, вероятно, пронзительно взвизгнули, но я ничего не слыхал.
По крутой траектории я уже падал вниз.
Сила пружины катапульты, рассчитанная на вес моего тела в костюме, с матемагическою точностью заставляла меня попадать в определенный участок арены. А на этом месте стоял небольшой бак, сделанный из прозрачной пластмассы и наполненный солевым раствором определенной концентрации. Летя вниз головой, я непременно должен был попасть в этот бак. Коснувшись поверхности раствора, я должен был сделать мгновенный поворот так, чтобы оказаться сидящим в баке. Фокус заключался в том, что всю живую силу падения поглощал мой активный поворот в жидкой среде. На репетициях все это получалось у меня превосходно.
И теперь я проделал на глазах зрителей этот головоломный номер. Соленая вода неприятно щипала губы. Клипс подал мне руку, и я выпрыгнул на песок.
Громадные прожекторы освещали меня всеми цветами радуги. Восторженный рев зрителей заглушал триумфальную музыку,
– Раскланивайся же, чертенок! – прошипел Клипс, больно сжимая мою руку.
Но я хотел бы провалиться сквозь землю.
В уборной на меня набросили мохнатую простыню, и массажист занялся растиранием моего уставшего от нервного напряжения тела.
– Все в восхищении! – вбежал в уборную сам директор.-Какую сногсшибательную прессу мы будем иметь завтра! 0'кэй! А в зале что творится! Тридцать шесть истерик! Семьсот человек охрипли, вызывая вас! Предлагаю контракт! Тысяча за прыжок! Турне вокруг света…
– Дайте мальчику прийти в себя, – взмолился Клипс с восхищением глядя на меня.
"Эти люди доконают меня, – подумалось мне в этот момент, и леденящая внутренняя дрожь пробежала по всему телу. – Рано или поздно я сломаю себе шею. Правда, каждый раз проверяют пружину и подбрасывают сначала мешок с балластом, но… но если… тогда я не увижу Эдит, не вернусь в Эшуорф…"
Безотчетный страх, охвативший меня недавно на арене, всецело овладел моей душой. Отделаться от этой своры дельцов было не так-то просто, но, к счастью, я вспомнил джентльмена с трубкой и его манеру разговаривать,
– Немного терпения,-сказал я.-Вы будете наживать на мне сто на сто. Платите за сегодняшний прыжок. Нет, не чеком, а наличными.
Директор выбросил на столик деньги.
Я даже не посмотрел на них.
– А теперь дайте мне успокоиться, – попросил я усталым голосом.
В двери ломились репортеры, фотографы. Клипс и директор замахали руками:
– Чемпион не может принять вас, джентльмены.
Комната опустела. Я быстро оделся, предварительно повернув ключ в двери, сунул деньги в карман и выглянул в окно. Водосточная труба спускалась вниз рядом. До нее можно было достать рукой.
Гримировальным карандашом на обороте афиши я крупно написал:
"Милый Клипс! Я не хочу больше рисковать жизнью".
Этот плакат я прикрепил к зеркалу на столике и осторожно раскрыл окно. Двор внизу, на мое счастье, был пуст.
Испытывая радостное чувство освобождения, я перешагнул на подоконник и уцепился за трубу.
ТРЕТЬЯ ТЕТРАДЬ
Я сошел на берег в Калькутте. Над головой стояло индийское солнце, яростное и обжигающее.
Судьба забросила меня сюда после странствий в качестве третьестепенного актера эстрады.
Последним этапом моих скитаний была Африка, где я вместе с одним веселым предпринимателем странствовал по ярмарочным балаганам в окрестностях Кейптауна.
Очень естественно я там изображал сомнамбулу и позволял партнеру протыкать мне щеки тонкими вязальными иглами, что тот проделывал очень ловко. При этом партнер уверял публику;
– Леди и джентльмены! Перед вами всемирно известный Пэм Сингль, находящийся в полной каталепсии.
Закрыв глаза, я и не думал спать. Мне было стыдно заниматься пустяками, и я помышлял о другом, более достойном занятии. Я попал в какое-то чертово колесо, которое катило меня, по всей вероятности, в пропасть. Но я вовремя получил дельный совет.
В ярмарочном зверинце работал укротитель, долговязый верзила, именовавшийся на афишах: "Повелитель гиен". Вид у него был свирепый, он проделывал массу фокусов, от созерцания которых у зрителей мороз пробегал по спинам. Он умел глотать шпаги, зажигал керосин во рту, пуская на два фута вверх огненный фонтан, и вступал в единоборство с черным гималайским медведем. Но за кулисами это был на редкость тихий и скромный парень.
Он и натолкнул меня на мысль поехать в Индию.
– Там вы устроитесь лучше, Сэм. Я свыкся с этими бурами и африканскими метисами, тут и умру. А у вас жизнь впереди, у вас диплом. Только там он произведет впечатление, а не здесь, на краю света.
Повелитель гиен познакомил меня с агентом фирмы, которая поставляла в зверинцы обезьян с острова Мадагаскар. И с юга Африки мы с ним поехали на север. В каюте парохода агент спал без просыпу, а храпел так, что к нам заглянул помощник капитана.
– Вы, кажется, везете с собой ручного бегемота?
На острове Маврикия я расстался с попутчиком. Ему предстояла пересадка и еще два дня пути до Таматаве, порта на восточном берегу Мадагаскара.
Я в одиночестве пересекал Индийский океан, в думах своих сравнивая двух людей-Клипса и Повелителя гиен. Первый часто повторял философическую мысль: