Десятка
Шрифт:
Я сказал: покажите яму, я буду копать. Покажите мешки, я буду таскать. Новые друзья посмеялись, их беззаботность внушала уважение.
— У него есть водительские права, — сказал один другому. — И черный пояс по каратэ.
— Черного нет, — сказал я. — Только синий.
— Это неважно.
— Ни о чем не переживай.
— Мы давно присматривались к тебе.
— Хочешь, поедем к твоему потерпевшему и заберем назад твои деньги.
— Каким образом? — спросил я.
— Это наше дело.
—
— Это твое дело. Пойдем вино пить.
— К черту вино, — мрачно сказал я. — Давайте работу, я начну немедленно.
Они переглянулись.
— Работы немерено. Работы столько, что у тебя крыша поедет. Поэтому пойдем вино пить.
Вспотевший от жары и переживаний, я попросил:
— Лучше пиво.
— Пиво — бухло для быдла. Мы пьем вино. Холодное. Белое. Пойдем. Успокойся. Придумал тоже: «мешки», «ямы»… Пойдем, брат.
Первый пост, на выезде, я ловко проскочил. Инспектор в лихо заломленной фураге издалека выцеливал меня, но в решающий момент я сделал вид, что зеваю, и растер пятерней лицо, слегка отвернувшись в сторону. Неизвестно, насколько натурально это выглядело, но свистка я не услышал. Повеселел. Наддал. Хороший плавный поворот с Мичуринского проспекта на Кольцевую дорогу пролетел с визгом колес. Крен, вираж, восторг, удар солнца по глазам, — вышел на прямую уже свободным от похмельной дурноты, как будто искупался.
Шоссе, почти пустое, гладкое, пепельно-серое, тянуло и звало, месяц назад я был равнодушен к автомобилям, а теперь — наоборот.
Среди многих не самых худших людей любовь к скорости, к дороге, к колесам считается мальчишеством. И даже чем-то неприличным, дешевым. Но ведь я и есть мальчишка. И я бы предпочел оставаться им как можно дольше. Я еще успею повзрослеть. Мне двадцать лет, я бы не хотел взрослеть еще года два или три. Не желаю быть серьезным, благоразумным, уравновешенным или как там еще ведут себя взрослые люди. Взрослым принадлежит весь мир. Зато мне сейчас принадлежит асфальт и педаль газа.
Вон они, взрослые. Прокуренные и мрачные, вращают огромные штурвалы грузовиков. Катятся размеренно, серьезно. Никуда не спешат. Дорога выбрана. Цена установлена. Одного я обогнал излишне резко. По крайней мере, он так решил. Он гудит мне вслед и даже рукой машет. Ругается. Лучше бы себя поругал. Пролетая на бреющем, я заметил, что его левое заднее колесо не в порядке. Полуспущено. Эй, дядя, ты аварийный, я исправный — кто кого ругать должен?
Ревет мотор. Говорят, есть машины с практически бесшумными двигателями. Разве это машины? Еще говорят, что есть места, где люди всегда пристегиваются ремнями безопасности. Ходят слухи, что в иных странах принято соблюдать рядность. Что в некоторых человеческих сообществах считается шикарным не уметь водить машину. Что медленная езда считается аристократичной. Ну, аристократов
Слишком поздно вспомнил, что друзья рекомендовали не хулиганить на дороге. Быть как все. Скромно, в общей массе. Легко сказать. Невозможно за короткий месяц научиться имитировать законопослушность. Пришлось срочно тормозить, но полосатый жезл уже был направлен прямо в меня.
Лейтенант был помят и недружелюбен. Едва я приблизился, как он сложил грубое лицо в гримасу отвращения и торжества.
— Хо-хо-хо! Вот это запах! Ты попал, парень!
— В каком смысле?
Лейтенант рассвирепел практически без перехода.
— Ах, «в каком смысле»? Пройдите на пост, товарищ водитель!
Драматически напрягшись, я повиновался. Инспектор вошел в пыльную будку сразу вслед за мной. Его напарник мощно расчесывал лохматую голову.
— От него, — сурово сказал лейтенант, — несет так, что мне уже хочется закусить!
Напарник потянул носом и брезгливо кивнул.
— Я трезвый.
— Какой, нахуй, «трезвый»?! — грянул грубый лейтенант. — Да ты пил всю ночь! И не водку! Ты — коньяк пил! И вино! А потом наелся зубной пасты! И кофейных зерен! Он еще возражает!
Второй плюнул на пальцы и ловко извлек бланк протокола. У них дуэт, понял я. Роли распределены, все налажено.
— Машину изымаем, водителя — на освидетельствование!
— Накажите рублем, — попросил я.
— Хо-хо-хо! Рублем! Да у тебя денег не хватит! Да ты знаешь, кто я? Да я только неделю как из Чечни! Я знаешь, какой злой? У меня с такими, как ты, разговор короткий. Ишь, рублем решил отбиться!
— А пусть попробует, — кашлянув, предложил второй.
Я достал деньги и показал.
— Хо-хо-хо! Да ты издеваешься! Ты хоть мои звезды посчитал? Или не умеешь? В армии служил? А? Или откосил? Оформляй его!
— Нет, — сказал я. — Не оформляй.
— Не понял!?
— Машину — не отдам. Штаны — отдам, рубаху отдам, все деньги отдам, паспорт отдам. Хочешь — зубы выбей и забери. Ногти выдерни. Уши отрежь. Но машину оставь.
Чеченский ветеран прищурился.
«Рви фуфайку», говорили они. «Импровизируй».
Я потратил минут двадцать. Вытирал сопли и воздевал руки к небу. Проклинал судьбу и выл, как пес. Никогда так не врал. Яростно и точно. Вдохновенно и изощренно. Красиво и весело. Многословно и мелодично. Про то, как проигрался в карты, страшно, в дым, в пух и прах, и вот теперь еду отдавать машину, карточный долг — долг чести, машина, любимого дедушки подарок, — это все, что есть, больше ничего нет. Денег нет. Носков — и тех нет.
Иллюстрируя, поддернул штанины. Ветеран посмотрел, подумал.