Десятое желание
Шрифт:
– А почему ты решила, что у тебя получится?
– Потому что я сильная и смелая. И везучая.
Ян приподнял бровь.
Интересно, что из всего произошедшего она называет везением?
– Я понимаю, как это звучит. Но ведь я все еще здесь. И ем потрясающий завтрак.
Ян цокнул языком. Ей понравился завтрак. Игра началась прекрасно. Еще немного поболтают, и ему уже можно будет определяться со своим желанием. Голова трещала от вариантов, но хотелось чего-то особенного. Пока он еще не придумал, чего именно.
– А родители?
– Мой
Из миллиарда возможных вопросов она выбрала именно этот.
Ян отложил столовые приборы и тщательно вытер губы салфеткой.
Разрезая гренки на кусочки, Катя с трудом сдерживалась, чтобы не запихать их в рот руками. Очень вкусно! У нее даже мелькнула мысль, а не потратить ли на завтраки остальные девять желаний.
Она впервые за месяц выспалась. И пусть утро за окном было мрачным, душа парила где-то над облаками, там, где всегда солнечно. В спальню просачивался сладковатый аромат жареного батона и яиц. Кэт пришла по этому запаху в кухню, где хозяйничал Ян. Сегодня он превзошел самого себя. Вежливый, деликатный, внимательный и совсем не страшный. Только не покидало ощущение, что за «Крок-мадам» ей придется заплатить.
Все шло прекрасно, пока она не попросила Яна рассказать о своей семье. Он так тщательно вытер губы салфеткой, что Катя подумала: за этот вопрос ей тоже придется заплатить. К счастью, напомнила она себе, из игры можно выйти в любой момент.
– Они не стоят того, чтобы о них рассказывать, – сдержанно ответил Ян.
В любую минуту…
– Тогда я не буду довольна. А я, согласно правилам, должна быть довольна.
Ян сидел напротив нее, сложив руки в замок. Он казался опытным преподавателем, которому дерзит студентка. Занес ручку над пустой графой напротив названия предмета и думал, не поставить ли «единицу». Но нет. Этому преподавателю нравились дерзкие студентки.
– Ты быстро учишься, малышка Кэт.
Ей показалось, что Ян специально придумал это обращение, чтобы в следующий раз она загадала не называть ее так.
Он медленно поднялся из-за стола, поставил турку на огонь, залил в нее воду. Теперь Ян стоял к Кате вполоборота. Оставалось только догадываться, что выражает его лицо.
По кухне расползался терпкий аромат кофе.
– Мой отец тоже водитель. Дальнобойщик. Мать… помощница по хозяйству. Убирает в чужих квартирах. Милые люди.
Ян снял турку с огня в последний момент, когда, казалось, кофейная шапка, вздохнув, прольется на плиту.
И как у таких обычных родителей мог родиться такой необычный сын? Который живет с уверенностью, что никому ничего не должен, что может позволить себе все? И готов принять любые последствия?
Конечно, дальнобойщик и уборщица…
– Наверное, моя настойчивость стала для тебя неожиданностью, – Катя прочистила горло. Такая настойчивость стала неожиданностью и для нее самой. – Иначе бы ты подготовился и соврал получше. Так что предлагаю внести еще один пункт в наш договор: не врать, пока идет исполнение желания. В общем-то, я думала, что это часть пункта «не жульничать».
Ян поставил чашки на стол и машинально потер ладонью в области груди. Что-то происходило с ним этим утром, он даже двигался медленнее, осторожнее, словно боялся спровоцировать боль.
Спросить бы…
Но сейчас было не подходящее время для вопросов: Ян посмотрел на Катю, и от его взгляда ей хотелось сползти под стол.
– Кэт, ты делаешь нашу игру все более интересной… Согласен. Никакого вранья, – он сел за стол и медленно, с царапающим звуком, придвинул к себе чашку. – Мой отец – банкир. Он тот еще… – Ян соединил ладони в замок и сжал пальцы с такой силой, что побелела кожа. Но его голос по-прежнему звучал бесстрастно. – А мать умерла. Через год после ее смерти отец женился на моей ровеснице, редкостной стерве. Мы не разговариваем с ним больше восьми лет. Теперь ты довольна? Желание выполнено?
– Да, – вполголоса ответила Катя, поднося к губам чашку с горячим кофе. Она предпочла бы обжечься, чем смотреть Яну в глаза.
– Хорошо.
Медленно отодвинув стул, он вышел из-за стола.
Мариша была хороша тем, что всегда ждала его прихода.
Наверное, она где-то работала. И уж точно выходила на улицу. Но каждый раз, когда Ян без предупреждения являлся к ней домой, Мариша открывала дверь в боевой готовности. В зависимости от времени суток: босиком в пеньюаре или в коротком платье и туфлях на шпильках. Либо она была суккубом во плоти, либо мужчины ходили к ней постоянно, а Ян просто счастливым образом избегал с ними встреч.
Она никогда не просила денег. Но, уходя, Ян всегда оставлял пару купюр в ванной на зеркале – на пеньюары и шпильки.
Мариша недурно рисовала маслом. Портреты у нее получались особые, не точные копии людей, а словно размытые. Тягучие цветные линии. Ян всегда себя узнавал. И неизменно мог различить, мужчина изображен или женщина, подросток или старуха.
Мужских портретов, кстати, было немного, что делало более вероятным вариант с суккубом. Впрочем, версии не исключали друг друга.
Яну нравилось позировать. Вернее, ему нравилось, лежа обнаженным на шелковой простыне, смотреть, как Мариша творит. В ее движениях угадывалось направление линий, чувствовался нажим, при котором густая краска растекалась под напором кисти. Нравилось видеть взгляд Мариши, который находил в его теле столько цветов и оттенков.
Ее взгляд, кстати, был еще одним очком в пользу первой версии: рисуя, она преображалась. Сбрасывала туфли. Короткое обтягивающее платьице задиралось еще выше. Длинные завитые волосы лезли в лицо, и, вместо того чтобы собрать их резинкой, она откидывала пряди запястьем, но все равно вымазывала лоб и щеки то насыщенно-оранжевым, то канареечно-зеленым.