Дети белых ночей
Шрифт:
– Нуте-с, присаживайтесь. Причин для беспокойства не нахожу. Как принято сейчас выражаться – институт Отта дает гарантию. Визуальный осмотр меня более чем удовлетворил, тазосложение – прекрасное, для обстоятельного обследования еще рановато, но общий тонус мышц соответствует теоретической норме, подкрепленной моим долгим опытом. Единственный каверзный сюрприз, который может подготовить нам мать-природа,– это размер плода, больший, нежели естественное раскрытие родовых путей. Батюшка будущего дитяти – крупногабаритная персона?
Наташа смутилась и кивнула. Зорина сидела напротив и улыбалась.
– Вот и славненько. Предупрежден, значит, вооружен. Значит... Позвольте, Алла Владимировна, подопечная-то ваша не с Дальнего же Востока на консультацию приехала? Или старый доктор все опять напутал?
– Нет, конечно, Николай Николаевич. Наташа живет в Ленинграде.
– Вот я и говорю – славненько. Каждый месяц походите ко мне, понаблюдаем вас и, коль соблаговолите, милости прошу к нам на роды! Возражения, особые просьбы имеются? – Последней фразой профессор всегда завершал лекции и палатные обходы.– Прекрасно, жду вас ровно через месяц. И не переживайте за свою спортивную судьбу, в таких деликатных вещах медицина понимает больше тренеров.
У чугунной решетки клиники их встретил обеспокоенный Вадим. Будущий муж и отец мерил шагами Менделеевскую линию. Засматриваясь на институтский вход, постоянно натыкался на прохожих. Но, увидев улыбающиеся, довольные лица женщин, Иволгин успокоился и расслабился.
– Все хорошо, да?
– Все просто великолепно,– Наташа бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки.– Ты был прав, Домовой, все будет хорошо!
– Посмотри,– Вадим достал из кармана небольшую коробочку из темно-синего бархата.
– Господи, Димка, неужели? – Невеста запрыгала и захлопала в ладоши.
– Нет, ты сначала посмотри, вдруг тебе не понравится,– он повернулся к Зориной: – Алла Владимировна, что там с ней такого делали? Отчего пациентка впала в детство?
– Наташа, будь милосердна к жениху! – В голосе Зориной слышалось одобрение.
– Не буду смотреть, не буду! – Вадим обиженно надулся.– Пускай сам покажет! Сейчас я закрою глаза, сосчитаю до трех и... Договорились?
Иволгин улыбнулся. Наташа плотно зажмурила глаза.
– Раз! – Она выставила вперед руку, чуть приподняв безымянный палец.– Два-а-а! – Вадим открыл коробочку и, достав оттуда блеснувшее белым камнем кольцо, надел его на палец любимой.– Три!
Черные огромные ресницы, как тропические бабочки, взметнулись вверх, и восхищенному взгляду невесты во всей своей красе предстал настоящий дар.
На платиновой ромбовидной подушечке, что геометрическими вершинками покоилась на широком золотом ложе в окружении двенадцати бриллиантовых осколков, гордо и ярко сверкал четвертькаратный благородный камень...
Две красивые женщины и их спутник, весело переговариваясь, голосовали легковушкам у стен Кунсткамеры.
У них все было хорошо.
Глава 4
Главное, что она вынесла из всего курса спецподготовки, который проходила в шикарном и мрачном Эшли-Хаузе, огромном замке на западе Шотландии, укладывалось в два небольших афоризма: «Никто не знает, каким должен быть успешный разведчик» и «Разведка – это искусство».
Особо выдающимися или оригинальными они не кажутся. Но Джейн гордилась не формулировками, а собственно процессом, гордилась обретением жизненного багажа, позволившим проявиться ее таланту к четким оценкам, высшей формой которых стали эти два коротеньких замечания. Речь идет о той череде памятных событий и случайных открытий, которая была известна только ей и доступ к которой был исключительным и единственным – через ее феноменальную память.
Открытие первое. Оно пришлось на погожий летний день, на время субботней семейной прогулки. Джейн – совсем еще маленькая девочка, дожидавшаяся своего пятого дня рождения. Дедушка – высокий, усатый, седой сэр Огастес Глазго-Фаррагут. Мама, тогда еще живая и веселая, красивая и добрая, как фея,– Кэролайн Болтон, урожденная леди Глазго-Фаррагут. И Элиас – старейший и заслуженный производитель дедовской конюшни, вороной, гривастый, как хиппи, крупнобрюхий пони.
Дедушка и мама идут впереди, неторопливо разговаривая, держат в руках разобранные надвое красные кожаные поводья. Элиас, следуя в поводу, важно и осторожно, то и дело встряхивая густой гривой, несет на себе маленькую Джейн.
Холодный ветер с моря, волнующий вересковые поля, и припекающее лицо августовское солнце. Они остановились у самого края высокого утеса, отвесно уходящего в сторону моря. Бескрайняя, глухо рокочущая стихия лежала внизу, перемешивая в беге волн темный индиго и все оттенки остывающей стали, крем и кипень бурунов с безвольной зеленью морской травы и кроваво-красными локонами водорослей.
Мама вскинула руки, и рассыпавшийся букет полевых цветов, подхваченный бризом, жертвенно планировал к бурлящему внизу прибою. Мама смеялась, дедушка скупо улыбался в усы.
– В странное время мы живем, Кэролайн.
– Почему же – странное? Солнце, вереск, море. Твоя дочь, моя дочь – все, как и тысячи лет назад, только вот,– она звонко рассмеялась, погладила конскую морду,– Элиас здесь получается лишний. Но он же не обидится на меня, правда, Джейн? – И она заговорщицки подмигнула.
– Странное, потому что нелепое. Разведчики работают по расписанию, на выходные уезжают погостить к родным. Чего доброго, и визитки начнут печатать: « X-Y, резидент». А, как ты думаешь?
– Пап,– мама подбежала к дедушке и обняла его.
– От тебя пахнет лошадью!
– Не самый противный запах, дорогой. Что же касается моих мыслей, то скажу тебе честно – времена Лоуренса Аравийского прошли и не вернутся. Женщины и разведка – более эффективное сочетание. Для нас холодная война, религиозный экстремизм или великий Мао – в первую очередь угроза нашим детям.
– С тобой бесполезно разговаривать серьезно, Кэролайн,– дедушка нахмурился.
– Смотря какую тему для разговора вы изберете, сэр Огастес!