Дети Бога
Шрифт:
Он скучал по Кандотти. Он нуждался в помощи, но не хотел о ней просить, нуждался в коллегах, но боялся взяться за обучение новичка. Отец Джон Кандотти, чьим великим даром было умение прощать, узнал о Сандосе все — и все же не стал его ни презирать, ни жалеть. К счастью, когда Эмилио нашел нужные слова, его голос остался ровным:
— Я думал, тут какой-то подвох. В последнее время меня не баловали хорошими новостями.
— Никакого подвоха, — объявил Джон уверенно, ибо жизнь не учила его быть всегда готовым к внезапным ударам, и направился к лестнице, ведущей к гаражу. — Когда я могу начинать?
— По мне, так прямо сейчас. Но используйте библиотечный компьютер, ладно? А я ложусь спать, — объявил Сандос настолько твердо, насколько ему позволил зевок, едва не свернувший челюсть. — Если не проснусь до октября — а я искренне на это надеюсь — разрешаю меня разбудить. Тем временем вы можете начать с учебной программы для руанджи — у Джулиани есть нужные коды. Но дождитесь, пока я смогу помочь с файлами к'сана. Этот язык, Джон, чертовски сложен.
Положив левую руку на стол, он качнул рукой наружу, чтобы раскрыть скрепу, но вдруг застыл, потрясенный мыслью.
— Боже, — сказал он. — Джулиани отправляет вас со следующей группой?
Последовала долгая пауза.
— Ага, — наконец сказал Джон. — Похоже на то.
— А вы хотите лететь?
Джон кивнул, глядя на Сандоса серьезными глазами.
— Да. Да, я хочу.
Стряхнув с себя оцепенение, Эмилио откинулся на спинку стула и с холодной напыщенностью процитировал Игнатиуса:
— «Готовый выступить немедленно, с уже застегнутым нагрудником».
— Если умру на Ракхате, — торжественно произнес Джон, — прошу об одном: пусть тело мое переправят для захоронения в Чикаго, где я смогу продолжать участвовать…
— … в политической жизни Демократической партии, — заключил Эмилио. Издав смешок, он покачал головой. — Что ж, вы знаете: тамошнее мясо лучше не есть. И вы большой. Есть шанс отбиться, если какой-нибудь чертов джана'ата вас возжелает.
— Полагаю, Джулиани тоже так считает. Если я слегка подкачаю мускулатуру, из нас сможет получиться вполне приличная линия обороны для НФЛ. Остальные парни — гиганты.
— Так вы уже встречались с ними?
— Лишь с иезуитами — не со штатскими, — ответил Джон, вернувшись к столу. — Настоятель — парень по имени Дэнни Железный Конь…
— Лакота?
— Наполовину… есть также французская и шведская кровь, по его словам, и он вроде бы довольно чувствителен к этим вещам. Насколько я знаю, лакотская часть его родичей покинула резервацию четыре поколения назад и его сильно достали люди, ожидающие, что он будет носить перья и разговаривать без сокращений — понимаете?
— Много лун идет Чоктау… — нараспев произнес Эмилио.
— Случилось так, что вырос он в пригородах Виннипега, а свои габариты, должно быть, унаследовал от шведов. Но на нем прямо нарисован Блэк-Хилс, поэтому он постоянно нарывается на это дерьмо. — Джон поморщился. — Я завел его почти с ходу, начав рассказывать о парне, с которым знался в Пайн-Ридже. Он меня тут же срезал: «Ни кос, ни духов, приятель. Я не пьяница и никогда не был в парной».
Сандос присвистнул, вскинув брови.
— Да… обидчивый. Но кто он?
— Один из лучших политологов ордена, насколько я слышал, а ведь у нас их полно. Поговаривают, что когда-нибудь он станет Генералом; но едва Джулиани и предложил ему Ракхат, Дэнни не раздумывая оставил профессорство в Григорианском университете. Он просто пышет энтузиазмом.
— А другие? — спросил Эмилио.
— Есть химик из Белфаста — он будет проверять те нано-блочные субстанции, которые производят на Ракхате. Я встретил его лишь на прошлой неделе, но Джулиани натаскивает этих парней уже несколько месяцев! Как бы то ни было, усвойте следующее: его зовут Шон Фейн. [12]
12
«Шинн Фейн» — легальное политическое крыло ирландских сепаратистов
Сандос непонимающе смотрел на него. — Вдумайтесь, — посоветовал Джон.
— Вы шутите, — сказал Сандос спустя минуту.
— Нет, но его родители пошутили. Папа был…
— Еврей, — вставил Сандос с непроницаемым лицом.
— Оценка: «отлично». А его мать была политиком…
— Шон Фейн, Шин Фейн, — сказал Эмилио сочувственно. — Не просто шутка, но еще и глупая.
— Ага. Я спросил у Шона, станет ли ему легче, если я скажу, что в среднюю школу поступал с пареньком, которого звали Джек Гофф. «Нисколько», — вот и все, что он ответил. Самый угрюмый ирландец, которого я когда-либо встречал, — моложе меня, но ведет себя так, будто ему сто лет.
— Похоже, группа подбирается веселая, — сухо прокомментировал Эмилио. — Джулиани сказал, что отправляет четверых. Кто же четвертый?
— О, вам понравится… Вы просили кого-нибудь с баскским языком, верно?
— Эускара, — поправил Сандос. — Мне нужны люди, привыкшие иметь дело с совсем другими грамматическими конструкциями…
— Ну, неважно, — пожал плечами Джон. — В общем, он заходит — огромный парень с невообразимо густыми волосами — и я понял: «Ба! Так вот кому достались и мои тоже!» Затем он говорит что-то непонятное, с чудовищным количеством согласных. И я не знал, то ли сказать ему «привет», то ли вмазать! Вот — он записал это для меня. — Джон выудил из кармана клочок бумаги. — Как, черт возьми, это произнести?
Приняв листок правой кистью, все еще оснащенной скрепой, Эмилио подвигал им туда-сюда на длину руки.
— Игра на невидимом тромбоне! Не различаю такой мелкий шрифт, — уныло заметил он, но затем все же сфокусировал взгляд. — Джозеба Гастаиназаторре Уризарбаррена.
— Хвастун, — пробормотал Джон.
— Говорят, однажды баскский язык попытался освоить сам дьявол, — сообщил Сандос. — Сатана сдался через три месяца, выучив лишь два слова на эускаре… причем оба — ругательства, но оказалось, что они все равно были испанскими.
— Ну и как нам, несчастным смертным, его именовать? — спросил Джон.
— Джо Алфавит? — предложил Эмилио и, зевнув, стал расстегивать вторую скрепу, но первое имя действительно похоже на «Джозеф». Это легко: Хо-сэй-ба.
Джон попробовал выговорить и остался доволен результатом — при условии, что от него не потребуют одолеть больше первых трех слогов.
— В общем, он эколог. Кажется милым парнем. Спасибо Господу за малые милости. Черт — извините! Я и забыл, как вы устали, — сказал Джон, когда Эмилио зевнул в третий раз за три минуты. — Все, ухожу! Отдыхайте.